Любимых убивают все

– Ты не имеешь права говорить мне это! Не имеешь! – взревела Кристин. – Ублюдок! Тебе просто плевать на меня. Плевать на мою боль! Плевать, плевать! Зачем я только рожала тебя в таких муках?

– Да что ты? А о том, что мне нужна нормальная мать, ты не думала? О том, что я устал переживать за тебя все время, не задумывалась?! – Аксель теперь тоже перешел на крик. В его голосе слышалось столько разочарования, столько боли. И в то же время – бледная тень надежды на то, что мать наконец его услышит. – Нет! Потому что это тебе плевать! Тебе на все и на всех плевать, кроме себя! Ты могла бы хоть сегодня прийти в подобающем виде домой. Хотя бы один чертов…

Громогласный поток слов прервала оглушительно-звонкая пощечина. Желудок Йенни болезненно сжался. Слезы замыливали взор, но она старалась сдержать их, часто моргая и жмурясь.

– Хватит учить меня жизни. Я без тебя знаю, что мне делать надо, а что нет. Лучше бы ты умничал той ночью, когда ты… когда он… Твой брат бы так жестоко не стал обращаться со мной. Никогда. – На последних словах ее голос стал совсем тихим, безжизненным. Его поглотили слезы. – Робби любил меня… Мой мальчик. Если бы он только был рядом.

– Мам, прости… Я…

– Замолчи, Аксель. Оставь меня. Ты уже все сказал.

В следующее мгновение Йенни услышала неуверенные шаги Кристин, а затем и красноречивый хлопок дверью. Ее не покидало то необъяснимое чувство страха, вины и болезненного беспокойства, какое возникает, когда люди ссорятся в твоем присутствии. Йенни казалось, что для нее не существовало чувства более ненавистного и близкого.

Чуть позже в комнату вошел Аксель – всего побледневшего, его трясло от ярости и обиды. Он ненамеренно пересекся взглядом с Йенни, и в ту самую секунду ее поразила мысль о том, что более пугающих и одновременно несчастных глаз она никогда не видела.

– Я хочу побыть один, – сипло прошептал он. Затем лицо Акселя искривилось в невеселой усмешке. Он как будто улыбался натужно, с огромным усилием. – Думаешь, ей помогут слова поддержки и тупые сопливые песенки?! Думаешь, есть хоть что-то, что возвращает в такую жизнь смысл? Нет, ничего нет. И вряд ли когда-то появится. Мир же, мать твою, не долбаный Диснейленд.

– Аксель, мне…

– Тебе жаль. Не нужно меня жалеть, мне не пять лет, – процедил он. – Не смей меня жалеть, слышишь? Уходи отсюда.

– Аксель…

– Убирайся! Оставь меня одного!

Он закричал. Гневно и хрипло, словно не слышал собственного голоса. Его крик скребся о стены, об оконные стекла. Йенни в оцепенении глядела на Акселя, на тот ужас, что отражался в его глазах. Ужас, смешанный со слезами.

Затем Аксель перешел на сиплый, хрусткий полушепот:

– И не смей болтать об этом в школе, ясно?

Едва опомнившись, Йенни схватила рюкзак, прижала ноутбук к груди и вылетела из комнаты, из продрогшего в ледяных, отчаянных криках дома.

Грудь ее тяжело и резко вздымалась от глубоких, частых вздохов, пульс отдавался в висках так громко, что мир на несколько мгновений притих, онемел. Перед глазами поплыли темные пятна. Йенни шла по пляжу недолго, а потом рухнула на влажный песок, приложила свою маленькую холодную ладонь к губам.

Как ни странно, но в те бесконечно тянущиеся минуты она не ощущала ничего, кроме искреннего сочувствия и тревожной грусти, неподъемным грузом лежавшей на сердце. Йенни знала теперь правду о том, как Аксель был на самом деле одинок и беззащитен. Понимала, сколько страданий ему пришлось вынести за последний год. Образ идеального, вечно веселого мальчика-красавчика растворился бесследно, и за ним проступил лик живого человека.

Человека измученного.

Человека, который всего этого не заслужил.

Kapitel 4

Йенни сидела в школьном кафетерии, уткнувшись в учебник истории. Угольно-черные волосы были собраны в косичку, из которой то там, то здесь выбивались непослушные пряди. В согнутых локтях собралась бледно-голубая ткань кардигана. Зажав между зубами колпачок от маркера, Йенни внимательно сканировала текст взглядом, подчеркивала основную информацию ядовито-желтым цветом. А Луи, сидевший рядом, в ярости пересказывал последний матч Лиги чемпионов. Он прикладывал огромные усилия, чтобы не пропустить ни одной значимой детали и не перейти на крик. Луи знал: если сейчас он остановится и попросит Йенни повторить свой монолог, то она без труда расскажет ему о каждом из пяти голов, которые «Ливерпуль» забил «Роме», о каждой нечестно (по мнению Луи) выданной желтой карточке. Он привык к тому, что подруга неведомым ему образом умудрялась слушать его болтовню и параллельно заниматься важными делами.

– Почему Аксель так странно на тебя пялится? – обеспокоенно поинтересовался Луи, прервав гневную тираду.

Йенни с показным безразличием пожала плечами, не отрывая глаз от учебника. Со дня визита в дом Акселя прошло три дня, но Луи о случившемся до сих пор ничего не знал. Йенни понимала, что не имеет права посвящать кого-либо, даже лучшего друга, который хранил все ее секреты еще с начальной школы, в семейные дела одноклассника.