Любимых убивают все

Йенни стояла, оперевшись спиной о холодную стену. У нее невыносимо болела голова от недосыпа и слабость расползлась по всему телу. Те десять минут, что Аксель отсутствовал, показались Йенни целой вечностью.

– Теперь твоя очередь. Можешь идти, – негромко сказал он, выходя из палаты и прикрыв дверь.

Йенни вытерла ладони о джинсы и сделала несколько нерешительных шагов на пути к палате. Войдя внутрь, она увидела Роми – та слабо улыбалась ей, лежа на больничной койке.

– Привет, – проговорила Йенни, присаживаясь на стул. – Как ты чувствуешь себя?

Роми усмехнулась:

– Бывало и лучше, если честно. Теперь я к этой дряни не подойду… Одного раза мне хватило. И вообще, жизненное кредо «Попробовать в жизни все» больше мне не подходит. А если вдруг и стукнет что-то такое в голову, Аксель прикончит меня за это раньше, чем амфетамин. – Роми нахмурилась, виновато отвела взгляд к окну. – Он так перепугался. Думал, наверное, что все закончится, как тогда… как было с Робби.

– Да, он очень за тебя переживал. Мы оба… переживали. Но он еще и решил, будто это его вина.

– Бред какой-то! – закатила глаза Роми. – У него иногда обостряется синдром супермена… или как это зовут? Нужно с этим что-то делать, хотя он, кажется, неисправим.

– Да уж, – согласилась Йенни. – Я говорила с ним, но мне кажется, что все бессмысленно.

Они ненедолго умолкли, и тишину заполнило звонкое, пронзительное пение птиц за окном.

– Слушай, спасибо тебе, – произнесла вдруг Роми и накрыла ладонь Йенни – неподвижную и холодную – своей. – Аксель рассказал мне все… Спасибо.

Йенни уставилась сочувственно на обнаженные руки Роми, на круглые, выбеленные ободки ее шрамов. Резко и неприятно по запястьям пронеслась волна покалываний – словно твердая белизна ожогов заныла на ее собственных руках.

– Я ничего такого не сделала. Не надо благодарить меня за то, что я делаю очевидные вещи.

Роми крепче сжала ее руку и улыбнулась слабой, но искренней улыбкой.

– Ты – чудо! Теперь понимаю, откуда у Акселя к тебе такие… чувства.

Йенни удивленно вскинула брови и поджала губы. Щеки ее вновь порозовели.

– Какие такие чувства? Ты точно нормально себя чувствуешь?

– Господи! – воскликнула Роми. – Вы ж просто два слепых идиота. Даже я все уже раскусила, хотя наблюдала за вами только один вечер!

Kapitel 8

Следующие полторы недели Йенни виделась с Луи исключительно во время перемен и порой за ланчем. Даже священный для них «Вечер кино», который ребята устраивали каждую среду, он пропустил. Так получилось, что именно в этот день Ребекка решила познакомить Луи с родителями.

Луи неимоверно переживал из-за того, что мог обидеть Йенни, поэтому едва ли не каждое предложение, произнесенное им в ту среду, заканчивалось скомканными извинениями и стыдливо отведенными в сторону взглядами. Однако Йенни отнеслась ко всему с пониманием. Целый день она не снимала с лица живой добродушной улыбки, не переставала говорить о каких-нибудь малозначительных вещах, чтобы Луи не чувствовал себя виноватым.

Тем не менее, оставшись наедине с собой, Йенни не могла больше отрицать того, как сильно тосковала по нему и по тем дням, когда двенадцать часов в сутки они с Луи проводили вместе, ясно осознавая, что им никто больше не нужен. Тосковала по временам, когда ей не приходилось неделями ждать ответа на сообщения. Тосковала по семейным ужинам с Бернарами. Она бы никогда не призналась в этом Луи, но воспоминания, уже казавшиеся ей фрагментами чужой дружбы, нередко становились причиной тихих беспомощных слез, которыми сопровождались ее одинокие вечера.

Но оставалась в одиночестве Йенни нечасто – Аксель не только не отходил от нее в школе, но и использовал любую свободную минуту для того, чтобы встретиться после уроков.

Она всегда с искренней радостью встречала Акселя на пороге дома, без стеснения предлагала ему самые долгие, самые теплые объятия. Он осторожно обвивал руками ее талию, прижимался щекой к ее виску, и лицо его озарялось широкой улыбкой. Обычно часа два ребята добросовестно уделяли проекту, а потом до наступления темноты занимались чем-нибудь более увлекательным.

Они часто смотрели фильмы – Йенни вплотную занялась приобщением Акселя к миру авторского кино. Она показывала ему много классики, от Эйзенштейна до Дрейера, рассказывала, почему все эти режиссеры так важны для кинематографа, что ценного и новаторского было в их работах. Акселю нравилось слушать ее: она говорила немного пристыженно, словно сомневалась, что имела право первой показывать кому-то этот удивительный мир. И в тоне ее никогда нельзя было расслышать того налета мнимого интеллектуального превосходства, с каким люди в большинстве своем обсуждали любые авторские фильмы. Она говорила о кино так, как говорят о своей самой большой, самой сокровенной любви. А о любви, как известно, невозможно говорить высокомерно.

Иногда ребята просто слушали музыку часы напролет – включали свои любимые композиции так громко, что пол со стенами вибрировали, словно живые, и вскоре сами танцевали, дурачились, а их звучный смех смешивался с бешеными гитарными рифами.