Любишь меня? Люби мою собаку! (СИ)

После долгих споров и ругательств, уговоров и прочих свар чиновники, в конце концов, сдались и, махнув рукой, дали амнистию осужденному Барти Краучу-младшему. И вроде все были довольны. Но только не Невилл, он единственный, кто не был рад оправданию преступника, для него Барти оставался врагом номер один. Он не забывал, по чьей вине его родители по сей день лежат в дурке… и продолжал страстно ненавидеть Бартика. Гарри замечал это противостояние и однажды на правах друга потребовал объяснений.

— Невилл, ну чего ты, что ты так на него взъелся?

— Он — Пожиратель смерти! — вяло огрызнулся Невилл.

— И что? — недоумевал Гарри. — Игорь Каркаров и наш профессор тоже были этими… Пожирателями.

— Я ничего не знаю про них. А Крауч с Лестрейнджами очень так отметились в нашей семье, это из-за них мои родители… — тут Невилл запнулся и умолк.

— А что с твоими родителями? — занервничал Гарри, пытливо заглядывая в синие глаза друга. И Невилл, видя неподдельную тревогу в зеленых омутах Гарри, сдался… Ведь Гарри же друг, настоящий, верный товарищ, с Гермионой помогает, за него переживает, будет просто свинством что-то от него скрывать. И, запинаясь через слово, часто повторяясь, Невилл рассказал Гарри о своих маме и папе, которых запытали до потери рассудка Барти и Ко. Наконец он закончил заикаться и нерешительно замер, ожидая приговора, но, к его удивлению, Гарри задумался, крепко так, аж щеки кулаками подпер и уставился в стену невидящим взором. Завороженный Невилл с трепетом смотрел, буквально видя, как вертятся под темными волосами шестеренки мозга в черепной коробке Поттера. И даже слышал их скрип. Думал Гарри, думал, думал и додумался, серьезно спросил у Невилла:

— Ведь у директора же феникс есть, а у феникса есть слезы жизни. Так?

Невилл пожал плечами — чего не знает, того не знает, но на всякий случай покивал. Гарри продолжил свою мудрую мысль:

— А раз так, то почему же он не даст пару капелек на исцеление своих соратников?

Вот теперь и Невилл задумался — и правда, почему? Ведь они с бабушкой почти одногодки, правда бабуля в делах Дамблдора не участвовала, но они же знакомые… А тем временем Гарри дальше развивал свою мысль:

— Вот ради моего спасения он презентовал целый пузырек этих слез феникса, во всяком случае один такой выпал из кармана профессора Снейпа… ну, почти… Целый пузырек, понимаешь, Невилл, и я его весь отдал тёте Оксане. Потому что боялся, что Эмили умрет. Она умирала, и я боялся, что опоздаю.

Невилл на это лишь покивал, проглотив комок. Гарри же не знал, он за других боялся.

— Но я не думаю, что у директора это был последний пузырек, при неистощимом-то источнике, который всегда под рукой. Не верю! — продолжал разглагольствовать Гарри, энергично жестикулируя. — Наверняка у него ещё есть, а нет, так феникс же рядом на жердочке сидит. Я видел ещё на втором курсе, когда меня в кабинет к директору вызвали. Невилл, как думаешь, он даст мне, если я его попрошу? — неожиданно спросил он у Невилла. Тот растерянно замигал и развел руками, потеряв дар речи.

А Гарри далее вслух размышлял:

— Не-е-е… сомневаюсь я что-то, что он просто так даст… ещё и спрашивать начнет, зачем и для чего мне понадобились слезы его феникса. А если я и расскажу, то что-то мне подсказывает, что он не растрогается и не даст мне целый галлон целебной жидкости, раз уж сам не чешется ради своих соратников… — тут он резко переключился на другое: — Невилл, а на Барти не сердись. Ну подумай сам, он же пацан совсем был, когда его в Пожиратели загребли, всего-то семнадцать лет, это разве возраст? Это Лестрейнджи должны за всё отвечать, в том числе и за Барти, это они его втравили в свои взрослые игры.

— Но он самый верный последователь Сам-Знаешь-Кого… — запротестовал Невилл. Гарри возразил: