Любить и убивать

«…Этот гад будет неуязвим только тогда, когда ликвидирует меня и тебя с Дедом. Я – первый в очереди. Попытаюсь кое-что предпринять, но, если не успею, знай: меня пришил он. Повторяю, как под протокол: меня, Сергеева Николая Григорьевича, убили по заказу Александра Петровича Воробьева, владельца фирмы «Алво» и вице-президента «Департ-банка». Вот и все, Жора. Достань его, Жора!»

– Жора – это ваш Сырцов?

– Да, – нетерпеливо подтвердил Смирнов. Он ждал дальнейшего продолжения серьезного разговора. Но Сеня – Сергей Львович не торопился.

– Лихой стал сыскарь, – заочно похвалил Сырцова.

– Информация принята к сведению? – потребовал прямого ответа Смирнов.

– Воробьев – один из наших банкиров, – заметил Сергей Львович.

– Один из! Обойдетесь! – рявкнул полковник в отставке.

– Пленочку вы мне подарите?

– Обязательно, – заверил Смирнов и выщелкнул кассету.

– Копия? – поинтересовался Сергей Львович, небрежно сунув кассету в боковой карман пиджака.

– А какое это имеет значение?

– Никакого, – согласился Сергей Львович и встал. – Всего хорошего вам, Александр Иванович.

– Прощай, Сеня.

И расстались, не подав друг другу руки. Магический круг продолжал существовать. Смирнов без опаски достал фляжку и сделал три крупных глотка. Ни о чем не хотелось думать. Скверна не желала покидать его, но алкоголь отодвинул ее в сторону. Он опять закрыл глаза. Он сидел и слегка покачивался вперед-назад, как при затихающей зубной боли. Исчезло время, и он не знал, сколько минут (или часов) просидел вот так, покачиваясь. Прервал полуявь-полусон знакомый спокойный басок:

– Вас до встречи человек десять вели, Александр Иванович, – разорвав магический круг, уселся рядом с ним беззаботный Сырцов.

– Ты их пас? – спросил усталый Дед.

– Лидия Сергеевна посоветовала.

Смирнов с тоской посмотрел на него и предложил:

– Хочешь, стишки прочту?

– Хочу, – согласился Сырцов.

– Тогда жди! – Смирнов вновь извлек походный сосуд, дожал ядовитую жидкость и швырнул фляжку через плечо за скамейку.

– Это не стишки. Это пантомима, – уверенно определил действия Деда Сырцов.

– Будут и стишки, – пообещал Смирнов, дожевал «сникерс» и продекламировал:

От города неотгороженное

Пространство есть. Я вижу: там

Богатый нищий жрет мороженое

За килограммом килограмм.

На нем бостон, перчатки кожаные И замшевые сапоги.

Богатый нищий жрет мороженое.

Пусть жрет, пусть лопнет. Мы – враги.

Замолк. Сырцов, зная, что рано или поздно последует продолжение, поторопил:

– И еще что?

– Я никогда не был на том неотгороженном пространстве. Я никогда не заходил за невидимую линию, отделявшую их от меня. А сегодня переступил через эту линию. Я преступил. Я – преступник, Жора? – спросил Дед и тихо заплакал.

Сырцов обнял его за плечи и сказал в ухо, слегка заросшее старческим мхом:

– Поехали ко мне, Дед. Надеремся сегодня до поросячьего визга.

Глава 42

Первого сентября Лидии Сергеевне исполнялось энное количество лет. В положенный предвечерний час Смирнов и Сырцов встречали гостей у калитки.

Ровно в пять с точностью кремлевских часов у калитки остановилась черная муровская «Волга», из которой выскочил неотразимый Махов в костюме типа «Смерть бабам», крикнул водителю: «Будешь здесь через три часа!», расправил лучезарную улыбку и приветственно помахал встречавшим громадным букетом роз.

– С праздничком вас, дорогие мои! А где Лидия Сергеевна?

– Считаешь, она должна у калитки встречать столь важного гостя? – задрался Сырцов.

– Я к вам с интереснейшим предложением, а вы… – огорчился Махов.

– Не мы, а я, – поправил его Сырцов и, любопытный, потребовал: – Излагай предложение.

Махов повернулся к Смирнову и, глядя ему в глаза, сказал только ему:

– Группа банкиров сегодня официально объявила о вознаграждении в двадцать тысяч тому, кто поможет органам милиции выйти на след бесследно исчезнувшего девять дней тому назад банкира Воробьева. Ну как, Александр Иванович, может, вторично посодействуете?

– Не посодействуем, – безоговорочно отверг предложение Смирнов.

– Я так и думал. Что ж, пойду Лидию Сергеевну поздравлять.

– Иди, – разрешил Смирнов.

Махов направился к дому. А к калитке по заросшей подорожником улице шли с первого дня занятий в университете Ксения и Люба. От удовольствия видеть их Смирнов сморщил нос.

1995