Любить или воспитывать?

– О господи! – я облегченно выдохнула и скептически заулыбалась. – Ну вы бы сами себя слышали! Болезнь! Сумасшествие! Да ролевое перевоплощение в зверюшек – это же одна из самых распространенных игр у дошкольников. Причем младшие всегда подражают старшим. Да мы их и сами поощряем едва ли не с рождения младенца: как киска мяукает? Как собачка лает? И в яслях – детском саду то же самое: чуть что – покажи, как зайка прыгает! А теперь – как курочка зернышки клюет! А как мишка топает?..

Я говорила распространенными предложениями, знала, о чем говорю, и была, как мне казалось, весьма убедительна. Ох уж мне эти родители и вообще взрослые! Как все-таки быстро мы забываем мир детских фантазий, который играл такую значительную роль в нашей собственной жизни, и каких только ярлыков не готовы навесить на своих собственных детей…

– Так вы полагаете, что ничего страшного, да? – женщина несколько раз наклонила голову то в одну, то в другую сторону, как будто бы разминала затекшую шею. – Обыкновенное дело, говорите? Странно, я ничего подобного у себя и у сестер не помню. Но вы специалист, вы говорите, что часто… И все-таки я сомневаюсь почему-то…

– Но почему? – воскликнула я, искренне не понимая.

Маленькие дети играют, воображая себя зверюшками. Что может быть естественнее! Неужели ей больше понравилось бы, если бы они вообразили себя роботами, Симпсонами или какими-нибудь компьютерными кракозябрами? Или она вообще против ролевых игр?

– Все бы и ничего… Но какие-то это все-таки странные игры. Дочка передвигается прыжками (видели бы вы, как на меня в магазине смотрят!), устроила себе домик на шкафу, ест только орехи и сухофрукты, наотрез отказывается от другой еды (белочки другого не едят!), похудела на три килограмма… А Павлик в последние дни вообще не разговаривает, только рычит и лает, укусил бабушку и спит на коврике под кроватью…

Я перестала улыбаться.

– Давно все это? – спросила я.

– Скоро месяц, – женщина чутко уловила изменение моего настроения, глаза у нее снова округлились от испуга. – Сначала дочка, сын где-то через неделю. Я и подумала, что это с ней, а он уж… Ну вы говорите – заразиться он не мог. Стало быть, что же?

– Дети ходят в детский сад?

– Вот именно, ходят. Меня как раз Машина воспитательница к вам и послала…

– Она и в садике прыгает и цокает?!

– В полный рост. Воспитательницы-то сначала смеялись, даже подыгрывали ей, а теперь говорят: идите к психиатру, что-то с вашей Машей не так. Другие-то дети ей тоже подражать начали. Скоро, говорят, у нас не группа будет, а зверинец, площадка молодняка… Я-то ночами не сплю и уж думаю: ладно, Маша больна, а Павлик-то чего же? Муж говорит: давай его, пока он совсем не свихнулся и пока с Машкой и психиатром не выяснится, к моей матери в Псковскую область отправим. А я не знаю, как лучше…

Меня до глубины души поразило, как легко она «сдала» психиатрии старшую дочь. Может быть, я еще чего-то не знаю?

– У вас в семье, в роду прежде были какие-то… особые случаи?

– Да-да, меня и воспитательница тоже спрашивала. Мы с мужем вспоминали, вспоминали… Дед его от водки под забором замерз, и еще тетка с моей стороны вены себе резала от несчастной любви. Это годится?

– На что годится?! – почти с ужасом спросила я. – Давайте ко мне обоих детей. Не откладывая. Прямо завтра. Вот я с девяти принимаю, к девяти и приходите.

– А садик как же?

– Обойдется садик! – отрезала я.

Маша – тоненькая, шустрая, с живыми ореховыми глазками – прыгала и цокала у меня в кабинете по полной программе. Программа шла без сучка без задоринки и выглядела вполне обкатанной. Павлик, полный и флегматичный, потянулся было к машинкам, потом взглянул на сестру и вдруг ударил ладошками по ковру и басовито залаял.

– Как тебя зовут? – спросила я на всякий случай.

– Шарик, – ответил мальчишка и уточнил: – Собачка. Ав-ав.

– Вот видите! – всплеснула руками мать.

– Вижу, – согласилась я. – Сейчас вы возьмете вот эту машинку и этот трансформер и посидите с Шариком-Павликом в коридоре. А я пока поговорю с Машей.

– Цок-цок-цок! – агрессивно застрекотала девочка.

– Ладно, с белочкой Фросей, – вздохнула я.

– Слушай, белка, ситуация такая, – сказала я, когда мать и сын удалились. – Спектакль на нашем Бродвее идет уже месяц без малого. Ты уже месяц портишь себе желудок и нервы матери с отцом, развиваешь плюрализм в голове у братца, но цель-то, как я понимаю, так и не достигнута. Иначе белочка Фрося ушла бы обратно в лес…

– А что такое Бродвей? – спросила Маша.

– Улица в Нью-Йорке, в Америке. Там много театров. Ты талантливая актриса и сильная личность…

– Я белочка Фрося. Цок-цок-цок!

– Да ладно. Белочка так белочка. Хоть крокодил Гена пополам с Чебурашкой – сверху уши, снизу хвост…

Девочка улыбнулась в ответ на шутку, и это еще больше укрепило меня во мнении: нет тут никаких болезней, а есть манипуляция, которая закольцевалась сама на себя. Но выходить-то из ситуации как-то надо. И эта сильная личность явно не будет играть со мной ни на каком поле, кроме ее собственного…