Любить Пабло, ненавидеть Эскобара

Эскобар заявляет, что Рейган спит и видит, как бы покончить с ним, а Нэнси – с его бизнесом. Поэтому и придумали фразу «Скажи наркотикам: нет!»[237]. Он не по зубам ни им, ни кому бы то ни было. Я клянусь, что видела фильм, где русская ракета, направленная против Пентагона, достигла границ воздушного пространства США, а потом обернулась против террориста, пославшего ее. Пытаюсь убедить Пабло: если его ракета отрикошетит от воздушного пространства Соединенных Штатов и вернется в Медельин, то оставит полмиллиона умерших, как в Хиросиме или Нагасаки.

– О боже, какой ужас! Пабло, из-за тебя начнется третья мировая война!

Он отвечает, что голливудские фильмы сняты кучкой евреев-республиканцев, которые смотрят на мир глазами Рейгана. Ему кажется, я стала трусихой, как и все остальные женщины:

– Я думал, ты моя вторая половина, и только ты меня понимаешь, но ты оказалась не просто незапятнанной душой, но еще и моралисткой, да и империалисткой в придачу! Так нельзя… Однако, погоди секунду… Всего секундочку… Ты сказала – Хиросима?… Нагасаки?.. Ох, невинная моя душа… Ты же просто чудо, гений! С какого неба ты спустилась, любовь моя?! Я-то думал, придется создавать военную базу в какой-нибудь банановой республике, а все оказалось так просто!

И, будто только что решив теорему Таниямы-Симуры или великую теорему Ферма[238], Эскобар танцует, кружа меня в воздухе, счастливо напевая:

– Выпьем за тот день, любимая голубка, когда ты появилась в моей жизни!

Отмечаю: однажды на него наденут смерительную рубашку и отправят в лечебницу. Прошу перестать наконец думать о разных кошмарах, это меня пугает.

– Мы с тобой всегда обсуждали политику и историю, но с тех пор как я уехала на острова, ты то и дело твердишь о взрывах, похищениях и бомбардировках. Обезвредить Пентагон! Ты что, возомнил себя министром обороны СССР? В жизни столько прекрасного, Пабло, подумай о Мануэле и Хуане-Пабло… Прислушайся к своим мыслям, к сердцу. Они даны тебе, чтобы создавать, а не разрушать. Мне тоже хочется отдохнуть от подлости и угроз…

Пабло на миг задумался, а потом ответил:

– Правда, тебе нужно на время отдохнуть – путешествуй сколько хочешь, при условии, что всегда будешь возвращаться ко мне… Но не в Европу, она полна соблазнов, ты там и останешься… В Соединенные Штаты, они ведь ближе, ок? Хотя мы с тобой не сможем видеться месяцами. Я схожу с ума каждый раз, когда ты исчезаешь. К твоему возвращению я уже разберусь с Тарзаном. Виейра должны запомнить: тебя тоже нельзя обижать… Уже не могу смотреть на твои мучения, бедняжка!

Счастливая, я уезжаю в Майами, а когда возвращаюсь, Пабло просит меня поехать в Медельин. Он рассказывает, что постоянно следил за членами семьи Виейра и все подготовил, чтобы взорвать лодку Рафы.

– Я размещу бомбу на берегу, где Тарзан держит лодку для поездок в Картахену! Это намного легче, чем в открытом море. Там флот мог бы схватить моих парней.

В ужасе я восклицаю: на воздух взлетят дюжины скромных работяг, туристов из рыбацкого клуба и сотни яхт. Он отвечает, что так и задумано:

– Я говорил тебе, больше всего на свете мне нравится делать пакости, так что не заставляй меня прикидываться святошей. Заодно решим проблему с психами, годами изводящими тебя по телефону. Убьем двух зайцев одним выстрелом, тогда ни «мясники», ни гадюки и даже сводные сестры не смогут задеть тебя. В жизни нужно уметь заставить других тебя уважать, и точка!

Около часа я пытаюсь уговорить Пабло не подкладывать бомбу, подумать о невинных людях, яхтах Очоа и той паре, которая спасла мне жизнь, но он непреклонен. Несколько раз затянувшись марихуаной, Эскобар постепенно успокаивается, а я осознаю, что бомба устраняет четыре цели сразу. Она не только накажет семью Виейра, а в частности Рафу, и не просто послужит предупреждением злодеям или журналистам, но станет уроком любому, кто попытается украсть меня у него. Со времени «кокаиновых горок» для Анибала и моего экспресс-развода Пабло устранил двух соперников-мультимиллионеров, пытался похитить моих бывших парней и использовал любой предлог, чтобы отомстить тому, кого он винил в наших разлуках, таких долгих, что они больше походили на расставания. Теперь он ненавидит всех, кто составляет часть моего прошлого. Когда Пабло спрашивает, можно ли положить голову мне на колени, я разрешаю, глажу его по лбу, а он, смотря в пустоту и словно говоря сам с собой, продолжает: