Любитель полыни

Рядом была постель Хироси, а далее постель мужа. И та и другая были уже пусты. В нише[41] рядом с изголовьем мужа в синей вазе из фарфора коимари[42] стояли цветы камелии. Сейчас у них гостил Таканацу, и ей давно пора вставать, но так редко удавалось понежиться в постели! Хироси с рождения спал между родителями, и как только ребёнок просыпался, они оба тоже вставали. В большинстве случаев, чтобы дать мужу ещё немного отдохнуть, Мисако поднималась первой. В воскресенье утром она хотела бы подольше поспать, но, хотя ему не надо было идти в школу, Хироси вскакивал в семь часов, и мать тоже волей-неволей вставала. В последние два-три года она начала полнеть и решила, что ей надо спать поменьше. Она не страдала от недосыпания, но когда это было возможно, охотно продлевала удовольствие. Иногда Мисако начинало казаться, что она мало спит, и тогда, приняв днём снотворное, ложилась поспать днём, но, как ни странно, голова у неё при этом оставалась ясной, и спать она не могла. Один раз в неделю муж должен быть появляться в своей фирме в Осака; иногда в такие дни, смекнув, он по дороге отводил сына в школу, но такое случалось два-три раза в месяц. Так или иначе, в последнее время ей редко выпадала возможность оставаться в спальне одной, спать или лёжа смотреть в потолок.

Во дворе по-прежнему раздавался лай собак и возгласы Хироси: «Линди! Пиони!» Всё это звучало как-то по-весеннему умиротворённо. Мисако представила себе безоблачное небо — хорошая погода стояла уже несколько дней. Утром ей предстояло поговорить с Таканацу, но эта мысль обеспокоила её не больше, чем воспоминание о куклах. Если начнёшь волноваться, конца не будет — ко всему надо относиться, как к куклам. Она хотела сохранить своё безмятежное настроение.

Внезапно в ней проснулось любопытство, как у ребёнка: что за собака эта Линди? — и она решила вставать. Открыв один ставень, она выглянула во двор и закричала так же звонко, как Хироси:

— Доброе утро!

— Доброе утро! Сколько же вы спали!

— А который час?

— Двенадцать.

— Обманщик! Ещё не так поздно. Сейчас около десяти.

— Удивительно, как вы в такую погоду можете спать!

— Как раз в такую погоду и спится.

— Во-первых, это невежливо по отношению к гостю.

— Ничего, он свой человек.

— Поскорее умывайтесь и спускайтесь к нам. Я привёз вам подарок.

Таканацу стоял под сливами и, подняв голову, смотрел на неё. В тени деревьев она не могла разглядеть его лица.

— Так это и есть новая собака?

— Да, такие собаки в Шанхае сейчас в большой моде.

— Изумительная! Мама, эта собака как раз чтобы ты с ней гуляла.

— Почему?

— На Западе все дамы держат таких собак. Когда они ведут такую собаку на поводке, то выглядят ещё красивее.

— И даже я буду казаться красавицей?

— Конечно. Ручаюсь.

— Но собака слишком изящна. Рядом с ней я буду казаться ещё толще.

— Тогда собака подумает: «Рядом с ней я кажусь ещё изящнее».

— Я вам это припомню.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся вместе с ними Хироси.

Во дворе росло несколько слив, оставшихся с тех пор, как здесь был крестьянский двор. Деревья цвели одно за другим, с начала февраля и до середины марта. Сейчас они уже осыпались, но ещё там и сям сверкали белые цветы. Собак привязали к деревьям на таком расстоянии, чтобы они не грызлись. Казалось, что и Пиони, и Линди устали лаять и, припав к земле в позе сфинкса, лишь злобно смотрели друг на друга.

Сквозь переплетённые ветви было видно, что муж сидит на веранде флигеля, построенного в западном стиле. Перед ним стояла чашка чёрного чая, и, растянувшись в шезлонге, он перелистывал большую европейскую книгу. Таканацу, в накинутой на ночное платье накидке из чесучи осима,[43] в трикотажных кальсонах, доходивших до самых пят, без носков, вынес во двор стулья.

— Не отвязывайте их. Я сейчас спущусь.

Мисако, быстро приняв ванну, вышла на веранду.

— Вы уже позавтракали?

— Позавтракал. Ждал-ждал, но вы никак не просыпались.

Держа чашку в одной руке, муж прихлёбывал чай и не поднимал глаз от книги, которая была у него на коленях.

— Сударыня, ванна готова, — объявил Таканацу. — Хозяйка дома совсем о гостях не заботится, но прислуга ради меня с утра натопила. И с вашего позволения я уже принял ванну, так что вам придётся после меня…

— Я уже приняла ванну. Но не знала, что это после вас.

— Вы недолго там пробыли.

— Я ведь ничем не рискую, господин Таканацу?

— В каком смысле?

— Не заражусь китайской болезнью?

— Шутите. Вам следует опасаться вашего супруга.

— Если я болен, то это всё местные болезни, они не такие опасные, как твои, — вставил Канамэ.

— Мама! Мама! — раздался голос Хироси. — Посмотри на Линди!

— Ты сегодня из-за него меня разбудил. С утра пораньше начал вопить с Таканацу-сан.

— Я ведь бизнесмен. В Шанхае я встаю в пять утра. И прежде чем ехать в бюро, галопом от Северной Сычуаньской дороги до Речной бухты.

— Вы по-прежнему ездите верхом?

— Да. Как бы ни было холодно, если я не проедусь на лошади, у меня плохое настроение.

Канамэ не хотелось покидать освещённую солнцем террасу, и он сказал стоящим в тени слив Таканацу и Хироси:

— Вы не подведёте собаку сюда?

— Хироси, отведи Линди к папе.