Любитель полыни

На самом деле Канамэ не задавался вопросом, насколько горячо любили друг друга Асо и Мисако. Каким бы равнодушным муж ни был, для него неприятно вникать в подобные отношения. Иногда в нём просыпалось любопытство, но он старательно удерживался от каких-либо предположений. Связь Асо и Мисако началась приблизительно два года назад. Однажды, возвратившись из Осака, он увидел на веранде незнакомого мужчину, сидевшего напротив жены. «Асо-сан», — кратко представила его Мисако. Уже давно каждый из супругов пользовался полной свободой и вращался в собственном кругу, поэтому сверх сказанного никаких объяснений не требовалось. Мисако в то время от скуки решила улучшить свой французский, стала ездить в Кобэ, и, по её словам, там у неё появились друзья. Канамэ было известно только это. Он был совершенно безразличен к тому, что жена стала больше заботиться о своей внешности, каждый день у неё перед зеркалом появлялось всё больше туалетных принадлежностей. Впервые он обратил внимание на поведение жены приблизительно через год. Однажды вечером он услышал, как жена, спрятав лицо в ночное кимоно, еле слышно всхлипывает, и он долго, слушая её плач, смотрел в темноте в потолок. Жена рыдала ночью не впервые. Через год-два после замужества, когда он постепенно прекратил свои отношения с ней, он часто просыпался от её плача, безутешных жалоб женского сердца. Он понимал причину, и ему было её жалко, но, чувствуя, как далеки они друг от друга, не произносил ни слова в утешение. Он думал, что отныне всю жизнь будет каждую ночь слышать этот плач, и только от одного этого он хотел снова стать холостяком. К счастью, жена постепенно примирилась со своей участью, и с тех пор в течение нескольких лет больше не случалось, чтобы она рыдала ночью. И вдруг после долгого перерыва в тот вечер он вновь услышал её плач. Сначала он не поверил своим ушам. Он не понимал, почему она плачет. На что теперь она собирается жаловаться? Или всё это долгое время она терпеливо ждала, не проснётся ли у мужа сострадание к ней? И она больше не в силах ждать? Он с раздражением сказал про себя: «Что за глупая женщина!» — и, как в прошлом, хранил молчание. Но к его удивлению, она продолжала плакать каждую ночь, и он даже один раз прикрикнул: «Прекрати!» Воспользовавшись этим окриком как предлогом, Мисако заплакала в голос.

— Пожалуйста, прости меня. Я от тебя так долго скрывала… — проговорила она сквозь слёзы.

Её признание было для Канамэ неожиданностью, но в то же время он почувствовал облегчение, как будто он освободился от связывающих его пут, как будто вдруг с его плеч сняли бремя. Наконец-то он мог полной грудью вдыхать воздух обширных равнин. Это было не одно воображение. В ту ночь, лёжа в постели и глядя в темноте в потолок, он действительно начал глубоко дышать. По словам Мисако, её любовь в то время ограничивалась душевными переживаниями, дальше она не шла, и Канамэ в этом не сомневался, но и этого было достаточно, чтобы отныне морально не чувствовать перед нею никакого долга. Не его ли отношение довело её до этого? Размышляя об этом, он не мог не упрекать себя в низости, но хотя, по правде говоря, он давно тайно надеялся, что наступит такой момент, он никогда не высказывал этого желания и не создавал для жены возможности его осуществить. Мучась сознанием, что он не может относиться к Мисако как к жене, он молил в душе, чтобы появился кто-то другой, кто любил бы эту милую, достойную сожаления женщину. Но, зная характер Мисако, он не мог надеяться на это. Когда жена призналась ему в любви к Асо, она спросила: «Но и у тебя кто-то есть?» Она желала мужу того же, чего и он ей желал. Тогда Канамэ ответил: «У меня никого нет». Он был виноват перед нею: вынуждая жену хранить ему верность, сам он её не хранил. Тогда он ответил на её вопрос отрицательно, но бывало, что под влиянием минутного любопытства или из-за физической потребности он отправлялся на поиски женщин сомнительного поведения. Для Канамэ женщина была и богиней, и игрушкой, и если с женой его отношения не сложились, причина была, как он думал, в том, что в ней не было ни того, ни другого. Если бы Мисако не была его женой, он мог бы сделать её для себя забавой. Но по отношению к жене у него подобного намерения не возникало.

В ту ночь Канамэ сказал Мисако:

— Я не могу тебя любить, но я тебя уважаю и не хотел сделать предметом развлечения.

— Я это хорошо понимаю. Но я бы хотела, чтобы ты меня больше любил, пусть как забаву, — ответила она, горько плача.

Даже после признания жены Канамэ вовсе не толкал её в объятия Асо. Он говорил, что у него нет никакого права считать любовь жены аморальной, и как бы далеко она ни зашла, ему ничего не остаётся, как принять происшедшее. Такое отношение мужа должно было побудить Мисако сделать решительный шаг. Но не понимания, не глубокого сочувствия, не великодушия — она ждала от мужа совсем другого.

— Я сама не знаю, что мне делать. Я в нерешительности. Если ты скажешь, я сейчас же разорву с ним отношения, — говорила она.