Люблю и ненавижу

Джеймс вспоминал позорное чувство облегчения, испытанное им, когда он узнал о том, что Лана попала в аварию и потеряла ребенка. Он радовался, потому что считал себя свободным от всех обязательств. Ошибка, совершенная им когда-то, была исправлена жестоким, но милосердным провидением. Ему было позволено не тянуть на себе этот крест всю оставшуюся жизнь. Как наивен он был в своем заблуждении!

– Мистер Дилан, произошло непредвиденное несчастье, ваша супруга скончалась этой ночью… – постоянно звенели в ушах слова маленького пухлого человечка в белом халате, который сообщил ему о смерти Ланы.

Глупец! Как будто несчастье можно предвидеть!

Его несмело пытались утешать, рассуждать о какой-то неизбежности, и лишь потом Джеймс понял, что все в этой больнице всего лишь очень напуганы и пытаются избежать уголовной ответственности.

Смешно. Эти люди не понимали, что если и надо кого-то судить, так это только его. За равнодушие и тайную ненависть, за трусость и неискренность. Он не смог устоять перед соблазном на той дурацкой вечеринке, хотя ни капли не интересовался Ланой. Он не смог отказать ей, когда она пришла требовать жениться на ней ради ребенка. У него не хватило храбрости признаться, что этот брак – ошибка. Он не доверился даже собственной матери, предпочитая не разрушать образ мужественного взрослого человека. Он позорно обрадовался, узнав, что ребенка больше нет.

Ему ли выступать перед судом в качестве убитого горем мужа и отца?

Чувство собственной вины постоянно терзало Джеймса. Он выслушивал соболезнования знакомых и объяснения врачей, соглашался со всем, что ему говорили.

Ему сказали, что медсестра этой больницы была настолько непрофессиональна, что вколола Лане лекарство, не посмотрев, что у нее на него аллергия.

Джеймс отметил лишь, что и не знал, что у Ланы на что-то аллергия.

Ему сказали, что имя нерадивой медсестры Карен Кордейл, и что ее обязательно уволят и накажут. Но что хантервильский госпиталь ни в чем не виноват, разве что в найме халатных сотрудников.

Джеймс запомнил имя медсестры, но ему даже в голову не пришло, что руководство больницы тоже должно понести наказание.

Джеймсу было не до этого. Он пытался хоть как-то примириться с собой, чтобы жить дальше.

Лану похоронили. Естественно, возникало много лишних вопросов, но никто не осмеливался задавать их Джеймсу. Его родители объясняли смерть Ланы причинами, не имеющими никакого отношения к реальности. Имя Карен Кордейл не всплыло ни разу. Репутация хантервильского госпиталя осталась незамутненной. Питер и Элизабет Диланы считали, что в этой истории слишком много темных пятен, но они не осмеливались идти наперекор воли сына. Как бы жестоко это ни звучало, главным для них было спокойствие Джеймса. Если ему так легче, то пусть истинная причина смерти Ланы никому не будет известна.

Шло время, и Джеймс постепенно приходил в себя. Работа помогала ему забываться, и он с удивлением обнаруживал, что может и смеяться, и шутить по-прежнему. Но он не жаждал скорого излечения. Это было бы слишком просто. Он еще недостаточно наказал себя.

И каждый вечер Джеймс садился напротив портрета Ланы и мысленно беседовал с ней.

Сид Барнет лучше всех знал о том, что происходит с Джеймсом. Они никогда не говорили о Лане, но Сид догадывался, что скорее чувство вины, чем любовь, не дает покоя его другу. Он пытался отвлечь внимание Джеймса, но делал это всегда так неуклюже, что кроме вреда его потуги ничего не приносили. Вскоре он решил, что будет лучше оставить Джеймса в покое. Он не сможет терзать себя вечно. Когда-нибудь он отбудет срок, который сам себе установил, и выйдет на свободу.

13

– Элис, откройте, я должен сообщить вам нечто потрясающее!

Сид Барнет постучал в дверь комнаты для гостей. Послышались торопливые шаги, дверь распахнулась. Перед Сидом стояла хорошенькая темноволосая девушка с большими печальными глазами. Она выглядела утомленной, и Сид сразу понял, что эту ночь, также как и все предыдущие, его гостья провела без сна.

– Я не помешал? – робко спросил он, сообразив, что уже поздновато для дружеского визита.

– Нет, все в порядке. Я не спала, – покачала головой Элис. – Входите.

Она посторонилась, пропуская Сида, и прикрыла за ним дверь. Барнет неловко плюхнулся на широкий диван. В последнее время он особенно остро ощущал свою неуклюжесть. Вся мебель казалась ему слишком маленькой и неудобной, а собственные конечности – слишком длинными. Многое поменялось с тех пор, как он привез промокшую насквозь Элис Клири в свою квартиру. С трудом верилось, что это произошло всего лишь два дня назад.

Сид Барнет всю жизнь сторонился женщин. Они казались ему глупыми, корыстными и опасными особами, которые постоянно расставляют мужчинам ловушки. Он знал, что не обладает достаточной привлекательностью, чтобы поразить женское воображение. Каждый взгляд, брошенный в его сторону представительницей прекрасного пола, настораживал его.

Что она хочет от меня? – этот вопрос сразу приходил ему в голову. Денег? Протекции?