Ник начинает медленно двигаться. С моих губ срываются стоны наслаждения. С каждым толчком они становятся громче. Как же хорошо, мамочки. Я и забыла эти ощущения за столько лет. Они неземные. Просто невероятные. Моя голова мечется по подушке в разные стороны. Зажмуриваюсь от удовольствия.
— Люблю тебя.
Опять он со своей любовью.
— Я это уже слышала. Можешь не повторять. Давай быстрее.
Никита увеличивает темп. Я стону так громко и протяжно, что, наверное, соседи услышат. В этой пятиэтажке картонные стены. Да и по фиг, что они подумают. Мне сейчас так хорошо, что на все наплевать.
Неожиданно Никита выходит из меня, быстрым движением переворачивает меня на живот и входит сзади. Еще и руку под меня просовывает, чтобы получился ровно такой угол, в котором мои ощущения самые яркие. Надо же, помнит, в каких позах я больше всего люблю.
Внизу живота начинают взрываться фейерверки. Я хватаю зубами подушку, чтобы чуть заглушить свои стоны. На мнение соседей, конечно, наплевать, но сейчас глубокая ночь, пусть спят, я же не садистка какая-нибудь.
Фейерверков становится больше. Они взрываются один за другим. Но самый главный еще впереди. Он неминуемо приближается. Предвкушаю его. Никита проскальзывает ладонью ниже: с живота к клитору. Касается его пальцами, гладит. Из глаз брызжут слезы. Это такое непередаваемое наслаждение, что умереть можно.
Я близка к самому пику. Ник, судя по его тяжёлому дыханию мне в затылок, тоже. Один резкий толчок, второй, третий — и взрывается самый главный, самый большой фейерверк. Кричу, зарывшись лицом в подушку. Я в нирване. В абсолютной безусловной чистой нирване.
Никита выходит из меня и ложится рядом на кровать. Его тяжелое дыхание рассекает воздух. Я чувствую, как между ног течет что-то тёплое. Это ощущение резко отрезвляет. Сажусь на постели и в недоумении гляжу себе между ног. Хочу заорать на Никиту, громко возмутиться, но слова застревают в горле комом.
Какая разница? Я ведь все равно бесплодна.
Слезы снова обжигают глаза, но на этот раз отнюдь не от наслаждения. Почему-то именно в эту самую конкретную секунду, когда из меня ручейками вытекает сперма Никиты, я чувствую себя самой неполноценной женщиной на свете. Делаю глубокий вдох, чтобы подавить слезы.
— Зачем ты это сделал? — спрашиваю глухим севшим голосом. Я не буду скандалить и в чем-то обвинять Никиту. Мне просто интересно. Он скажет, что кончил в меня, потому что я все равно бесплодна? Наверное.
— Хочу кончать в свою любимую девушку.
Из груди вырывается горькая усмешка.
— Тебе повезло, что твоя любимая девушка не может иметь детей.
— Кстати, давно хочу обсудить это с тобой подробнее, — рука Никиты валит меня обратно на кровать. Утыкаюсь носом в его плечо. — Кто сказал, что ты не можешь иметь детей?
— Врач в больнице.
— А ты потом еще где-нибудь обследовалась?
— Нет.
— Почему?
— Зачем?
— Что значит «зачем»? Тебе сказали, что ты не можешь иметь детей, и ты даже не пошла перепроверить эти слова в другом месте?
— Я не хочу снова это все проходить, чтобы услышать то же самое.
— Почему ты уверена, что услышишь то же самое?
Вырываюсь из объятий Никиты и сажусь на постели.
— Потому что огромное количество полностью здоровых пар годами не могут зачать ребенка, а у меня с одним больным яичником, думаешь, получится?
— Я думаю, тебе нужно пройти обследование в нормальном месте и у нормальных докторов.
— Это, например, где?
— Например, в Германии.
Даже слышать не хочу.
— Еще одно слово на эту тему, и ты меня больше никогда не увидишь, — цежу со злостью.
Горло кошки дерут. Так странно. Я оплакивала нашего с Никитой потерянного ребенка, но из-за того, что не могу иметь новых детей, слез не было. До нынешнего момента. Я никогда не стану матерью, и почему-то именно сейчас начала ощущать боль от этого.
Никита садится рядом.
— Послушай меня внимательно. Нельзя доверять мнению одного врача в одной больнице. Откуда ты знаешь, насколько тот врач был компетентен? Может, он прогуливал занятия в медицинском? Может, он вообще купил свой диплом? А может, он родственник главврача и занимает место по блату?
— А может, он был отличником, честно получил свой красный диплом и сказал мне все так, как есть? А в твоей любимой Германии мне повторят то же самое?
— Все равно нельзя сдаваться, Лиль. Никогда нельзя сдаваться.
— В тебе говорит футболист.
— Так я потому им и стал, что никогда не сдавался. Даже когда хотелось сдохнуть от усталости. Даже когда колено болело так, что хотелось оторвать ногу и выбросить. Я все равно бежал вперед с мячом. Умирал, но бежал вперёд. Потому что никогда нельзя сдаваться.
Абсолютно бессмысленный разговор, и Свиридов — точно не тот человек, с которым я хочу обсуждать свои репродуктивные возможности.
— Я подумаю над твоим предложением, когда встречу мужчину, от которого захочу родить детей. Но этот мужчина — не ты! — рявкаю и ухожу в ванную.
Глава 23. Это только секс