«Люблю тебя восемь дней в неделю…»

«Я должна признаться, об этом знают немногие, — она писала нам, — книга „Французский врач в Йемене“, переведенная на множество языков и связывающая теперь узами дружбы стольких людей, была в действительности лишь длинным письмом, написанным одному человеку. Перед отъездом в Йемен я очень любила одного человека, но оба мы были женаты, у нас были дети, мы не хотели разбивать наши семьи. Итак, мы расстались. Я очень страдала, и Андре, который все это время был мне другом, согласился, чтобы я поехала в Йемен. Действительно, есть лишь одно средство забыть личное несчастье — это жить и трудиться ради чего-то большего, чем ты сам. И по возвращении во Францию я написала эту книгу, чтобы рассказать обо всем, что пережила, тому, кого больше не увижу. Когда она была издана, Андре от моего имени отнес ему мою книгу. А теперь она служит для объединения далеких людей, которые любят эту Землю».

Да, черт побери, Париж — город влюбленных. Кому это знать, как не мне, когда в ту мою последнюю ночь в Париже я шла и в порыве любви жарко обнимала каждый встречный-поперечный платан.

В Москве на машине нас встретил в Шереметьеве наш друг и сосед Владислав Отрошенко, великий писатель. А у нас ведь тяжелый железный сундук с книгами художников! Я говорю:

— Давайте этот сундук отвезем к Лёне в мастерскую на Чистопрудный бульвар.

Он мне осточертел, этот сундук, хоть там и лежали выдающиеся произведения искусства. А был вечер, и, что интересно, в Москве почти не горели фонари (октябрь-то 93-го!). Город был погружен во тьму, встревожен, насторожен. Суровое зрелище после залитого огнями Парижа.

— Скажи спасибо, что танки не едут по улицам, а с крыш не стреляют, — сказал Владик. — Зато по городу разбрелись вооруженные типы. Видите — в центре Москвы — ни людей, ни машин…

Мы выехали на Чистопрудный бульвар и встали у светофора. Вокруг ни души. Неожиданно со стороны бульвара к автомобилю приблизилась черная фигура. Это был абсолютно пьяный человек. Окна в машине открыты. Он протянул руку, и дуло пистолета коснулось виска Владика.

На светофоре зажегся зеленый свет. Владик медленно, очень медленно, тронулся с места. Вялая рука с пистолетом плавно передвинулась в мое окно. Дуло пистолета проплыло у моего виска и вынырнуло на улицу.

— Болван!!! — сказал Владик.

— А все ты! — сердито сказал мне Лёня. — Сундук ей, видите ли, осточертел. Давай, Владик, домой, в Орехово-Борисово, что мы будем в темных переулках колобродить…

P.S.

«Дорогой Лев! Дорогая Люся!

С глубокой скорбью сообщаю Вам о смерти мамы, я не решалась Вам позвонить, но, возможно, сделаю это завтра. Она оставила нас, и мы тяжело переживаем ее отсутствие. Но в то же время мы ей бесконечно благодарны. Нам удалось ей сказать, как мы гордились ею. Она сама не понимала, какой великой женщиной она была, по-настоящему великой, справедливой, страстной, искренней, великодушной… Клоди умерла 4 января 2002 года на 90-м году жизни. Ее похоронили около Андре Файена. Вы были друзьями, и я от имени их детей, внуков и правнуков посылаю Вам это письмо —

Элиз Спивак, Этьен Файен, Мартин Лихтенберг, Люси Фубер.

Внуки: Софи, Хлоя, Амин, Клемент, Элеонора, Майя, Николя,Сомано, Реми, Шарлотта.Правнуки: Луиза, Агата, Саша, Эли, Адель и маленький Базиль».

P.P.S.