Любой ценой

— А ты не усложняешь, Павлик? — за разговором Маргарита Николаевна хлопочет на кухне. — Может, просто реакция на окончание дела? Пока следствие, голова занята: как сказать, да что сказать. Человек до поры мог почти не думать о наказании. А теперь заслониться нечем, и разом навалилось то, что ждет. Вот и срыв.

— Это, мать, не про Тобольцева. У него другая тактика выживания: чего нельзя миновать, к тому надо приспособиться. Мы с ним толковали о суде, о колонии, он был готов все это перенести.

— Стало быть, что-то личное… дурное известие… Достань столовую ложку.

— Я бы знал. Мне обязаны сообщать то, что сообщают ему.

— Ну, не герметически же он закупорен. Плохая новость щелку найдет.

— Да все, что могло случиться плохого, вроде бы уже случилось. Давай нож поточу, не режет ведь… Жена от него ушла пять лет назад и уехала с новым мужем куда-то аж в Каракумы. Дети остались с ним и с тещей.

— Дети маленькие?

— Десять и семь.

— С ними благополучно?

— Попросил свидания, значит, живы-здоровы… Пахнет уже вкусно… Этот Тобольцев, как заноза в мозгах!

— Хорошо, хоть аппетит не пропал.

— Аппетит зверский!

5

А дня через три утром не успел Знаменский снять плащ, как позвонили из Бутырки. Тобольцев слезно и в срочном порядке просится побеседовать. Пал Палыч покачал головой над густо исписанным листком календаря, но поехал…

На этот раз Тобольцев здоровается и не отворачивается, но снова на себя не похож: им владеет мрачное возбуждение.

— Итак, явился на ваш призыв, — говорит Знаменский. — Слушаю.

Тобольцев набирает воздуху, смотрит круглыми карими глазами и молчит.

— Вы собираетесь сообщить новые обстоятельства по делу? — подсказывает Знаменский, хотя чувствует: вряд ли.

Не в силах усидеть, Тобольцев вскакивает с привинченного к полу табурета.

— Нет, я… — Он топчется у стола, опираясь на него нетвердой рукой. — Пал Палыч, я убил человека!

Знаменский реагирует, словно на шутку:

— Убили? Это кого же?

— Фамилию не знаю… то есть тогда не знал.

— Странные вещи с вами творятся, Василий Сергеич. Сядьте, постарайтесь успокоиться… Ребята приезжали?

— Да, вчера. Поглядел, простился, — от волнения он картавит порой до непонятности.

— Почему «простился»?

— Больше вряд ли увижу.

Спятил мужик, что ли? Помолчав, Знаменский включает диктофон.

— Ну ладно, выкладывайте.

— Четырнадцатого июня, примерно в семь тридцать вечера я зашел в винный магазин на Таганской улице, чтобы выпить, — начинает Тобольцев заученно. — Там ко мне привязался пожилой незнакомый человек, полный такой, в черном плаще. Из магазина он вышел вместе со мной и что-то все говорил, но я его не слушал. — Он приостанавливается, обеспокоенный: — Вы не пишете протокол?

— Успеется. Дальше?

— Гражданин, который привязался, мне надоел, и я старался от него отделаться. Тогда он стал мне грозить, вынул бумажник и совал мне под нос какие-то документы, вроде раньше он был начальник и прочее. Тогда я разозлился и ударил его. Он упал, а я ушел. Все… А он там же умер.

— С чего вы взяли?

— Потому что он умер.

— Место, где это произошло? — резко спрашивает Знаменский, уже с внутренним ознобом.

— В Товарищеском переулке.

Выключив диктофон, Знаменский звонит, представляется.

— Вечером четырнадцатого июня в Товарищеском переулке зарегистрировано нападение на мужчину?.. Да, жду.

— Вы мне что — не верите?

Знаменский не отвечает, прижимая трубку к уху. На том конце провода начинают зачитывать текст с карточки учета преступлений:

— «…обнаружен труп Киреева Д.Т., шестидесяти четырех лет. По заключению судмедэксперта, причиной смерти явился удар по голове, вызвавший разрыв сосудов в части мозга, пораженной недавно перенесенным Киреевым незначительным инсультом. Подозреваемый был задержан дружинниками при попытке ограбить тело потерпевшего, однако…»

Знаменский машинально записывает, переспрашивает:

— Когда?.. Его фамилия?.. И кто ведет дело?.. Ясно, спасибо.

Потом долго смотрит на Тобольцева.

— Вы правы, тот человек умер.

За время телефонного разговора Тобольцев снова ушел в себя.

— Не угадаешь, где она подстережет, стерва безносая, — бормочет он.

— Слушайте, Тобольцев, откуда вся эта дичь? Пухнет, обрастает подробностями!

— Не обременяйте вы себя, Пал Палыч… Мне так и так хана.

Знаменский снова включает диктофон и стремительно задает вопросы:

— Итак, он упал, а вы сразу ушли?

— Да.

— Тихо-мирно потопали себе дальше?

— Да. Такой вот подлец перед вами.

— А сегодня, одиннадцатого сентября, вдруг приспичило покаяться?

— Я больше не мог. Мысль, что за мое преступление сидит невиновный…

Знаменский перебивает:

— Да если вы сразу ушли, Василий Сергеич, откуда вам знать, что пристававший к вам человек умер, что кого-то арестовали!

— Да парень уже месяц со мной в камере.

Знаменский поражен. Верить? Не верить? Нажимает кнопку вызова конвоира.

— Будьте добры, список содержащихся в тридцать первой камере.

Дожидаясь списка, меряет шагами следственный кабинет.

— Бурное утро… Сюрприз за сюрпризом.

— Такая уж моя злая судьба, — после долгой паузы шепчет Тобольцев.

Возвращается конвоир. Да, задержанный по подозрению Холин сидит с Тобольцевым.