Любовь

– А потом что?

– Как маленькая девочка, все пыталась найти себе место, куда бы не вела ни одна улица.

– Л. так любила говорить.

– Боже ты мой, как же я по ней скучаю!

– Я тоже. Всегда скучала.

– А ведь мы могли бы всю жизнь жить, держась за руки, а не ища повсюду своего Большого Папика.

– А он и был повсюду. И нигде.

– Мы что же, его придумали?

– Он сам себя придумал.

– А мы помогли.

– Угу. Только дьявол мог такого придумать.

– Кто-то же придумал.

– Приветик, Красотка!

Даже на «айдагей» они никогда не могли поделиться друг с другом чувством двойного стыда. Каждая считала ущербной только себя. А теперь, сидя на полу, презрев предательство тела, когда им обеим было что – или нечего? – терять, эти два слова снова перенесли их в прошлое. В то время, когда райской невинности не существовало, потому что никто еще не выдумал ада.

1940 год, они вдвоем идут играть на пляж. Л. собрала для них корзинку с едой, которую они, как обычно, уплетут, сидя в тени и уединении Дворца Красотки – перевернутой рыбачьей лодки, давно позабытой на прибрежной траве. Они выгребли из-под нее мусор, обустроили внутри и придумали название. Там у них лежит одеяло, выброшенный прибоем столик, два сломанных блюдца и неприкосновенный запас провианта: консервированные персики, сардины, банка яблочного желе, арахисовое масло, крекеры. Обе в купальничках. На Хид – один из запасных Кристин, синий с белой оторочкой. А на Кристин – раздельный желтого цвета, с широким топиком, закрывающим грудь и верх живота. Им обеим заплели по четыре косички, чтобы и прически у них были одинаковые. Но у Кристин косички расплетаются, а у Хид нет. Они идут через лужайку перед отелем, и тут одна из них вспоминает, что они забыли взять мешочек со «звездочками». Хид вызывается сбегать за ними, пока Кристин ждет ее в беседке и сторожит корзинку с едой.

Хид вбегает в служебный вход и поднимается по задней лестнице, с восторгом предвкушая предстоящий пикник на пляже и наслаждаясь вкусом своей жвачки. Снизу из бара доносится музыка – приятная и ритмичная, так что у Хид, когда она бежит по коридору, бедра сами собой виляют в такт мелодии. На бегу она натыкается на дедушку своей подружки. Он смотрит на нее. Она смущена – а вдруг он заметил, как она виляла бедрами? – и восхищена одновременно. Это красивый великан, кому принадлежит этот отель и с кем никто на смеет пререкаться. Хид останавливается как вкопанная и произносит: «Простите, пожалуйста, извините!»

Он говорит:

– Где-то пожар?

Она не отвечает. Ее язык пытается отлепить жвачку от зубов.

Он снова задает вопрос:

– Ты дочка Джонсона?

Упоминание об отце помогает – у нее развязывается язык.

– Да, сэр.

Он кивает.

– Как тебя зовут?

– Хид, сэр. – И уточняет: – Хид-зе-Найт[61].

Он улыбается.

– Обязательно.

– Что, сэр?

– Ничего. Не важно.