Любовь

А Джуниор бросает взгляды то туда, то сюда, как теннисный болельщик Она скорее чувствует, чем видит, куда, слепая ко всему, кроме неподвижной фигуры впереди, направилась Гида. Медленно-медленно – ногу подвинет, другую приставит. Осторожно, носком ботинка, Джуниор подтаскивает к себе кусок ковра. Не глядя и не издавая ни звука. Глядит она на Кристину, улыбается ей, а у той кровь в ушах так ревет, что не слышно треска, лишь, как в немом кино, перед глазами разворачивается сцена падения: бессильно вскинувшись, скрюченные руки пропадают, даже не делая попыток уцепиться за прогнившие деревяшки, растворяются во тьме, как это именно в кино и бывает, и опять ощущение, что ее бросили, придавливает такой тяжестью одиночества, что она не выдерживает, падает на колени, вглядываясь в дыру. Кидается вниз по лесенке, по коридору, в комнату. Вновь на коленях, оборачивается, потом заключает Гиду в объятия. В сочащемся сверху свете каждая силится заглянуть другой в лицо. Святое чувство никуда не делось, оно живо во всей своей первозданности, но его затопляет, колеблет и переворачивает прилив страсти. Ветхой и дряхлой, но не утратившей силы. Свет с чердака пропадает, и всё они слышат – и беглый стук каблуков, и как заводят машину, но не ощущают в себе ни удивления, ни интереса. Здесь, в комнате, где спала когда-то маленькая девочка, завозился, затрещал, разминаясь, костями этакий упрямый скелет.

Аромат пекущихся хлебов был чересчур силен. Хлебов с корицей. А его там не было. Хотя Джуниор пока не очень ясно, как бы он к этому отнесся, она уверена, что он будет смеяться, когда она расскажет и покажет ему подделанное меню, – только пустоголовая дура могла подумать, будто оно сработает, а на случай, если и впрямь, так Джуниор внесла в него кое-что от себя. Ты уж извини, Солитюд. Джуниор чуть сильней придавила педаль газа. Все это она сделала по наитию, неожиданно для самой себя, что называется, на драку-собаку, но ведь чем черт не шутит, вдруг сбудутся ее мечты! Если одна или обе протянут ноги, она скажет, что побежала звать на помощь или еще что-нибудь в таком духе. Но сперва надо по-быстрому на Монарх-стрит, отыскать его, чтобы и он порадовался, какая она пройдоха. Поставила машину, сбежала по ступенькам вниз. Дверь кухни настежь, колышется от ледяного ветра. Видать, Кристина уходила не просто в спешке, а в полном охренении. Не выключила свет, даже плиту не погасила, и усохшая ножка ягненка в загустевшем соку пригорела к сковороде. Джуниор повернула рукоятку на ноль и стала бродить по комнатам, злясь на запах горелого, за которым поди еще услышь его одеколон. Ну нет его – нигде нет, даже в кабинете, и пускай, тогда – как тот малый говорит в рекламе? – тогда мы идем к вам. Да вот же. Ясное дело. Рад, улыбается со стены над кроватью Гиды. Наше вам с кисточкой, Хороший Дядька.

На Монарх-стрит Роумен бросил крутить педали, накатом зарулил на дорожку. Прислонив велосипед к гаражной двери, заметил, что от «олдсмобиля» идет парок. Пощупал капот. Теплый. Когда на его стук открыла Джуниор, он даже удивился – до чего классная телка, нечеловечески. А волосы! – такие же, как когда он впервые ее увидал: мягкие и при этом мощные, громкие, в них и опасность, и призыв. Глаза инопланетянки и улыбка номер тридцать один. Они сплелись там же, где стояли, и ему в голову не пришло спросить, где старухи, пока Джуниор не отвела его на третий этаж в спальню.

– Смотри, что у меня есть! – Нагая Джуниор раскинулась на кровати Гиды под мужским портретом. Помахала сложенным листком бумаги. Роумен на него не взглянул.

– Где миссис Коузи? Она ведь никогда из этой комнаты не выходит.

– А… Навещает внучку, – ухмыльнулась Джуниор.

– Какую такую внучку?

– Да есть, говорит, одна – там, в Гавани живет.

– Кроме шуток?

– Иди ко мне. – Джуниор откинула одеяло. – Раздевайся и лезь сюда.

– Девочка моя, она же нас застукает!

– Никогда. Давай!

Роумену не хотелось делать это под взглядом неизвестного мужчины со стены, и он затащил Джуниор в смежное помещение, где они наполнили ванну, чтобы попробовать, как это будет под водой. Оказалось, есть минусы; было не так балдежно, как он ожидал, пока они не начали друг друга понарошку топить. Они плескались, выкрикивали демонстративные непристойности и, наконец, обессиленные, будто семга после нереста, распались, хватая ртами воздух, каждый на своем конце ванны. Он сидел, слегка избочась, чтобы не затыкать сливную дырку, она откинулась затылком на край.

Чувствуя в себе силу и вместе с тем томную размягченность, Роумен нащупал под водой изуродованную ступню Джуниор и поднял ее над поверхностью. Девушка вздрогнула, попыталась было высвободить ногу, но он не отпускал, держал, разглядывая искалеченные пальцы. Потом потянулся к ним губами, провел языком. Через секунду почувствовал, что она расслабилась, сдалась, поэтому, когда он поднял взгляд, ему тем более странно было видеть, до чего ее инопланетные глаза смотрят безжизненно и тускло.

Потом, проснувшись после короткого забытья под одеялом на кровати Гиды, он спросил:

– А серьезно. Где они?