Любовь. Бл***тво. Любовь

Была большая паника. Молодой. Хирург. В те времена инфаркт в тридцать лет был случаем экстраординарным. Потому и началась, как тогда говорили, прогрессивная паника. Даже иные коллеги, с которыми на работе у него было некое состояние войны, и те поддались всеобщему возбуждению. Однако он быстро пошёл на поправку и сам уже ни на что и ни на кого не жаловался, а все вокруг продолжали бурлить и ахать. Сначала кинулись по инстанциям, чтоб молодому инфарктнику медицинских кровей разрешили и выдали путёвку в загородную больницу для реабилитации. Это сейчас больницы для реабилитации общее место, а тогда само это слово воспринималось лишь, как снятие судимости и всего прочего с большого количества народа, массово возвращавшихся из сталинских лагерей. Такая больница для простых смертных была одна на много миллионов москвичей. Правда, для нужных режиму ведомств обстоятельства поддержки сил и здоровья рычагов государственной машины были не в пример лучше. Но не они же финансировались по какому-то нелепому остаточному принципу, когда бюджет строился из деления ракет с бомбами на танки, умноженные на амбиции державных стариков; а уж остаток – на жизнь людей, не необходимых для войны.

Недолго он там пробыл. Всё только о болезнях. Других разговоров нет. Удрал. Домой. Да разве остановишь панику, которая уже раскрутилась вовсю. И опять из больницы в санаторий. Там, по крайней мере, были его сверстники и моложе. У них были другие болезни. Их не ограничивали, как норовили поступать с молодым инфарктником.

С Варей они сидели за одним столом. Когда они знакомились, она назвала себя Барбарой. Но уже за ужином он её звал в привычном русском варианте. И она его не поправляла. Уже по внешнему виду этой рыжеватой блондинки он заподозрил язву желудка. Потом подтвердила его наблюдение диета. И, наконец, на второй день она стала с ним советоваться, узнав, что он врач.