Любовь. Бл***тво. Любовь

«Ефим Борисович, звали?» «Коль ты не идешь на лекцию, не хочешь ли со мной пообедать. Я сейчас допишу операцию и поеду. А?» Валя помолчала. Села. «Ты чего? Пойдём?» «Неловка как-то, Ефим Борисович». «Перед кем?» «Перед девочками». «А зачем им знать?» «Да я-то с удовольствием, Ефим Борисович». «Значит договорились. Через двадцать минут от ворот больницы, справа у угла. Нет, лучше за углом. Идёт? А?»

Это было время, когда их медицинские зарплаты позволяли пообедать в кафе или в ресторане. И не то, чтобы получали они больше, а цены в – как тогда обобщали эти заведения – нарпите были более приемлемые.

Ох, эти аббревиатуры: полные, когда лишь первые буквы – ВКП(б), НКВД, БОМЖ; или неполные по типу химер, половинка от одного, а другая от другого – сексот, теракт, компромат, туда же и нарпит. Ещё к столовкам это было применимо, а к ресторанам эта химера не привилась.

Они хорошо пообедали. Хорошо не столько от меню, сколь от общения друг с другом. Валя давно смотрела на своего начальника широко раскрытыми восхищёнными глазами. Он давно это отметил, но сначала к этому относился иронически. Мол, девочка прельщена удачным поведением своего шефа. Но потом Валина точность, исполнительность, ответственность да ещё доброжелательное отношение к больным заставили его другим взором, с другой неслужебной симпатией взглянуть на неё. Что называется, уже не смотрел, а «глаз положил». Он ответил Вале. Он любил говорить, что бабник это тот, кто не может отказать. Себя считал бабником и нередко в женском поведении находил приглашение, так сказать, к танцу. Приглашал – считал, что отвечал. Удобно оказалось так считать.

В этот день они ограничились обедом. Но лиха беда – начало. В начале была еда. В начале был обед. Беда была потом. Да и была ли беда?

Им было долго хорошо. Обоюдная симпатия нарастала. Вряд ли с его стороны это была любовь, но хорошо было и ему.