В Переправную я приехала осенью две тысячи пятого года. Вопросов была куча. В основном о бизнесе, о родных, о маме. Но самый главный: как ко мне относится Павел, и что он планирует в отношении нас с сыном. Мне были даны ответы на все вопросы, и на самый главный тоже. Но я слушала и не слышала. Не слышала ни о личной жизни, ни о работе – НИЧЕГО. Ничего, кроме того, что хотела услышать. Любовь Ивановна говорила: «Он любит тебя, но сыну ты одна дашь больше, чем с ним. Ты одна получишь счастья больше, чем с Павлом. В будущем ты можешь с ним остаться, но ты потеряешь себя как личность и станешь его тенью». Из всего этого я воспринимала только первую фразу – он меня любит. Сердце мое ликовало, и я упорно закрывала глаза на все, что было сказано дополнительно. Как много времени мне понадобилось, чтобы открыть глаза и уши, и сердце свое для того, чтобы принять истину, а не то, что мне хотелось принимать за истину. А тогда я все продолжала ждать чуда, окрыленная уверенностью, что он любит меня. Только вот чудо все не происходило…
Через некоторое время я без приглашения опять приехала к Любови Ивановне. Она отдыхала и приемов не вела. Ее помощница сказала, что можно уезжать домой, но я не уходила. Стояла, еле сдерживая слезы, копалась в сумке, делая вид, что жду. В тот момент подошел сын Любови Ивановны (я почему‑то подумала, что это управляющий хозяйством). Он посмотрел на меня и спросил: «Ну что, не позвали?» «Нет, – говорю я. – Сказали, что не примет, а я приехала только поблагодарить, я не буду задавать вопросы, потому что недавно была у нее». Тогда он позвонил Любови Ивановне, и она сама вышла ко мне. С того самого момента она работала со мной не переставая. Только сейчас я понимаю, как трудно было ей пробить мою глухоту. Я не могу назвать это неверием, я очень полюбила эту женщину. Ее голос успокаивал меня, и все становилось на свои места самым чудесным образом. Просто я была совсем глухая, но при этом уверенная, что выполняю ее рекомендации, а на самом деле многое делала по‑своему, не так, как было надо.