Любовь горца

– Дядя Торн сказал, что я могу ее у себя оставить. – Эндрю наконец обрел голос и высказал аргумент в свою защиту из-за плеча гувернантки.

Филомена зажмурилась. Хуже довода нельзя было придумать. Она с ужасом предвидела, что ее ждет, когда она откроет глаза. Гнев уже зажегся в глазах лэрда, а кулаки сжались до того, что побелели косточки.

– Мне наплевать, что там сказал тебе Гэвин, – завопил он, гневно жестикулируя. – Я твой отец, и я уже однажды сказал тебе – нет!

– Тоже мне отец! – пробормотал Эндрю.

Все мускулы на теле Филомены напряглись.

– Что ты сказал? – Лиам шагнул вперед, весь его огонь превратился в лед. Он рассматривал сына, как если бы тот был незнакомцем, непрошеным гостем.

– С таким отцом, как ты, лучше бы я был сиротой, – сказал Эндрю как выплюнул, и, видимо, так в ярости сжал щенка, что тот взвизгнул.

– Эндрю! – воскликнула Филомена и посмотрела на лицо лэрда, чтобы понять его реакцию.

Гнев по-прежнему оставался, но какое-то страдание или уныние умерило его огонь.

– Да, так! – Голос Эндрю набирал силу и стал громче, хотя все еще дрожал от ярости и от страха. – Я постоянно хочу, чтобы ты никогда не возвращался домой. Или погиб на войне, чтобы все эти годы, пока мы тебя ждали и ненавидели за то, что ты нас бросил, имели хоть какой-то смысл!

Ну все! Хватит этой горской горячности, достаточно с нее! Пришло время для британского здравого смысла, чтобы разгрести этот кавардак! Филомена повернулась к Эндрю и выпрямилась во весь свой рост, который на тот момент немного превосходил рост мальчика.

– Разве так можно говорить с отцом? Как вы осмелились?

Мальчик открыл рот в точно таком же полном изумлении, которое продемонстрировал его отец мгновение назад. Филомена погрозила ему пальцем, повторив движение ее отца в те редкие минуты, когда он хотел ее отругать.

– Он все делает, чтобы сохранить для вас ваше наследие, чтобы вы жили в спокойствии и безопасности, а вы это отвергаете. Ваш отец – настоящий воин, нет, он – настоящий герой. Хотя вам тоже пришлось кое-чем пожертвовать ради отца, он заслужил ваше уважение, даже восхищение!

Вдруг ее охватило острое горе, связанное с потерей собственного отца, она ощутила эту потерю как огромную тяжесть. Но она сумела справиться со слезами, душившими ее и грозившими затопить ее справедливое возмущение.

– Однажды, когда его уже не будет с вами, и у вас, даст бог, будут собственные дети, вы поймете, как страшен мир, в котором мы живем. Вы узнаете, какие ужасы творят люди и от каких подлостей и коварства он вас уберег. Тогда вам захочется сказать ему очень много, выразить ему бесконечную благодарность, задать ему разные вопросы. Вы захотите понять его… но его уже не будет с вами. Теперь заберите Руну и отправляйтесь в постель. А когда проснетесь утром, то обдумайте слова самого чистосердечного извинения в вашей жизни. Вы меня поняли, Эндрю Маккензи?

В зале царило молчание, и тут она уперлась кулаками в бока и спросила:

– Ну?

После секундного замешательства мальчик молча кивнул.

– А теперь вы.

Теперь она направила свой гнев на лэрда Маккензи, который смотрел на нее, как будто перед ним стояло нечто совершенно незнакомое, чего он ни разу в жизни не видел. Удивление подавило гнев, но его глаза снова глядели на ее грудь.

Филомена скрестила руки и нахмурилась:

– Неужели вы не понимаете, что для одинокого ребенка нет ничего дороже любимого домашнего животного? Возможно, если бы у вас была в свое время любящая собака, вы не стали бы таким неизлечимо мрачным людоедом!

Его ресницы дрогнули и опустились, скрывая мальчишескую дерзость во взгляде точно так же, как это делал его сын.

– А теперь…

Она стояла между двух мужчин, причем оба упорно глядели вниз на одну и ту же точку на ковре.

– Вы пьяны. – Она указала на Рейвенкрофта. – А вы устали, – указала на Эндрю. – Лучше будет, если мы разрешим наш спор после хорошего ночного сна. Поэтому отправляйтесь в постель, и только попробуйте…

Она не стала продолжать свою угрозу, потому что не представляла, что ей делать, если один из них ее не послушает.

Лиам поднял глаза и пронзил Филомену странным взглядом, но через напряженную минуту развернулся, как настоящий бригадный генерал на плацу, и, печатая шаг, отправился восвояси.

Филомена повернулась к Эндрю, который смотрел на нее круглыми, как блюдца, глазами. Она молча показала ему на дверь его комнаты и последовала за ним, в то время как он шел, шаркая ногами, с видом человека, обреченного на виселицу.

– Я не имел в виду… – произнес он после долгой паузы.

Филомена в это время расправляла его смятые простыни, отбрасывала одеяло, чтобы движением снять накопившееся напряжение.

– Я знаю, – ответила она сухо, хотя ее гнев уже остыл.

Внутренне она сама удивлялась своему поведению. Всю свою жизнь она была тихой мышкой. А тут встала против двоих, да еще и мужчин. Причем один из них был известен способностью убить всякого, кто его рассердил, так что его можно было счесть за двоих.