Любовь и бесчестье

Кареты и прохожие на время вытеснили его воспоминания, и теперь он разглядывал деревянный мост через реку Несс, и небо, сменившее пурпурный цвет на черный.

— Тебе надо жениться, Монтгомери, — сказал Джеймс однажды вечером. — Жена удержит тебя дома и в постели.

— Но ты ведь уже захватил лучшую из невест, Джеймс, — отвечал он. — Я не хочу довольствоваться второсортной.

— У Кэролайн есть сестра, — отвечал Джеймс. — Ты окажешь мне большую услугу, если согласишься поухаживать за Этель.

Этель была маленькой блондинкой и имела привычку жеманиться и хихикать.

— Достаточно одной ночи с Этель, и я уйду и больше не вернусь.

Что бы Джеймс подумал о Веронике?

Конечно, она не хихикала, но время от времени вела себя странно. Во-первых, претендовала на ясновидение. Во-вторых, будучи девственницей, оказалась столь приспособленной к физической любви, будто она была водой, которой она жаждала всю жизнь.

Монтгомери кивком поздоровался с несколькими встречными, удивляясь доброжелательности и приветливости шотландцев. А их выговор напомнил ему деда. И это было одной из причин, почему он не хотел сюда приезжать.

Он не хотел, чтобы ему напоминали о Магнусе Фэрфаксе. Монтгомери был ближе к деду, чем даже к отцу, и здесь, в Шотландии, его печаль по нему ощущалась острее.

Ребенком он всегда считал, что раскатистый голос деда звучит как гром.

— Ты предаешься печальным мыслям, малый, хотя сейчас весна. Пора подумать о земле. Пора сеять и сажать. Это жизнь.

Весна в Виргинии была хлопотным временем, полным заботами о земле и посадках. Когда начиналось лето, у них было мало времени на передышку от тяжелого физического труда, связанного с уходом за взошедшими растениями.

Монтгомери откинулся назад, опираясь спиной о перила моста, и смотрел, как течет вода под ним. Иногда он чувствовал, как сердце его полнится мыслями о Виргинии, и не замечал ничего вокруг.

Его дед родился в Шотландии, жил здесь и покинул эти места в поисках лучшего, что приносит более значительную награду. И все же в сердце Магнуса жила Шотландия. Когда дед рассказывал ему о ней, в голосе его звучала тоска по родине.

Завтра они доберутся до Донкастер-Холла, и Монтгомери примет на себя ответственность, которой облекли его обстоятельства. Но Магнуса с ним не будет. Как не будет Алисдэра и Джеймса, погибшего на Гражданской войне.

Он остался последним из династии Фэрфаксов.

Приживется ли он в Шотландии?

И что делать с Вероникой?

Глава 12

— Скоро доберемся до Донкастер-Холла, — сказала Вероника на следующее утро.

— Ты разговаривала с кучером? — спросил Монтгомери удивленно.

Эдмунд со своей обычной дотошностью и знанием дела устроил все так, что кучер из Донкастер-Холла ожидал их на следующее утро возле отеля. Удобная коляска, в которой они ехали теперь, принадлежала Монтгомери, кучер был одним из его слуг, а женщина, сидевшая напротив, его раздраженной женой.

Отвечая, Вероника не смотрела на него, да и все утро не смотрела. Даже во время завтрака между ними царила принужденность, и Вероника подчеркнуто сосредоточила все свое внимание на еде.

— Донкастер-Холл недалеко от тех мест, где я жила, — ответила она.

— Ты не говорила мне об этом, Вероника.

— Если помнишь, Монтгомери, ты не поощрял склонности к беседе.

В этом она была права, но его раздосадовало, что, когда он изъявил желание поговорить, она отказалась вступать в беседу.

— Расскажи мне о своем доме, — попросил он.

— Нет, — ответила она, глядя куда-то выше его головы. — Не думаю, что стану это делать.

— Ты не сделала ничего неправильного, — сказал Монтгомери мягко. — Напротив, — добавил он, зачарованный ярким румянцем, залившим ее лицо. — Расскажи мне о своем доме, — снова попросил он.

— Нет, — возразила она опять.

Вероника уставилась в окно, предоставив ему право мрачнеть и хмуриться.

— Тогда расскажи о Донкастер-Холле.

— Скоро сам его увидишь, — ответила она.

— Ты сердишься на меня? Из-за вчерашнего?

Она все еще не смотрела на него.

— Я подумала, что все это было замечательно, — сказала Вероника; наконец. — И все же мне не хочется это обсуждать.

— Я не причинил тебе боли?

Она опустила глаза на свои руки и теперь разглаживала кожу перчаток.

— Вчера! Я не причинил тебе боли?

— Как я уже сказала, — ответила Вероника, поднимая на него глаза, — думаю, все было замечательно. А ты так не считаешь?

Ни одна из женщин, с которыми он делил постель, никогда не стала бы задавать подобный вопрос. Но от нее он мог этого ожидать. И не знал, испытывает ли смущение или замешательство.

— Я был вполне удовлетворен, — ответил Монтгомери.

Что, черт возьми, она хотела услышать? Что он удивлен ее страстностью? Что даже теперь, глядя, как она разглаживает свои перчатки, хотел бы опрокинуть ее на сиденье и заняться с ней любовью? Или начать любовную игру, как тогда в гостиной?

— Достаточно, чтобы заняться этим снова? — спросила Вероника.

Нет, он чувствовал не смущение, а жар желания.

— Я был бы болваном, если бы сказал «нет». Верно?