Любовь и бесчестье

— Это традиция, — сказала миссис Броуди, заметив взгляд Вероники. — Портрет каждого из лордов написан в Большой библиотеке.

Мужчины на портретах в галерее мало походили на Монтгомери. В них не наблюдалось явного фамильного сходства, таких черт, как, например, крупный нос или широко расставленные глаза или слишком торчащие уши.

Ни у кого из них не было примечательных синих глаз, как у Монтгомери. И ни один из прежних лордов не оказался так красив, как ее муж.

Они поднялись по нескольким лестницам, не обладавшим такой безупречной овальной формой, как парадная. Однако перила у всех были из красного дерева, отлично отполированы и украшены позолоченной резьбой.

На площадке второго этажа экономка остановилась.

Вероника не рассчитывала увидеть столько деталей, свидетельствующих о богатстве. Изумрудно-зеленые ковры являлись отличным фоном для медных и хрустальных канделябров. Стены были обиты бледно-зеленой узорчатой камчатной тканью, а белые вазы расставлены по всему холлу и на двух длинных столах красного дерева. Кто-то наполнил вазы весенними цветами, что создавало ощущение тепла и уюта.

— Здесь у нас лучшая спальня, — говорила миссис Броуди. — Рядом с ней гардеробная. Дальше идет личная ванная леди.

Миссис Броуди шла по коридору, потом указала рукой в его конец.

— Эта лестница ведет в крыло, где помещаются детские, — сказала она. — Не зайти ли нам для начала туда?

— Если не возражаете, миссис Броуди, покажите сначала спальню леди. Я ужасно устала от путешествия.

Небольшая ложь, но, разумеется, ей она простится. Сейчас ей вовсе не хотелось осматривать детские и думать о будущем, представлявшемся столь неопределенным.

Экономка, казалось, пришла в ужас:

— Простите, миледи, конечно же, вы устали.

Она открыла третью дверь в коридоре и отступила, давая войти Веронике:

— Если обратите внимание, то заметите, что на лепнине изображены головки зрелых маков, ваша милость. Они распускались, когда строился этот дом.

— Очень красивая комната, — сказала Вероника, оглядывая спальню.

Постель оказалась меньше, чем она ожидала. Большее пространство занимали два платяных шкафа и туалетный столик. Обои цвета слоновой кости с золотыми цветами и такой же ковер были прелестны. Такая комната казалась впору для шотландской принцессы.

Но Вероника, по крайней мере, была шотландкой.

Миссис Броуди открыла дверь в личную ванную миледи, состоявшую, как выяснилось, из трех помещений: ванной, туалета и гардеробной, а также небольшой гостиной, соединенной коридором с другой гостиной, открывавшейся в самую лучшую, парадную, спальню. По-видимому, если жене хотелось пообщаться с мужем, она могла не идти в спальню мужа через коридор.

— Как необычно, — сказала Вероника.

Миссис Броуди кивнула:

— В Донкастер-Холле много тайных коридоров, ваша милость. Мне бы хотелось вам показать и их. Может быть, завтра?

Вероника кивнула в знак согласия. Донкастер-Холл был чем-то таким, о чем ей приходилось читать в романах, где обязательно фигурировал красивый принц и множество тайных ходов.

Она сжала руки и повернулась к экономке:

— Красивые комнаты, миссис Броуди.

— Может быть, вы завтра захотите сопроводить меня в чердачные помещения, леди Фэрфакс? Там у нас целый склад мебели. Возможно, вы захотите что-нибудь выбрать на свой вкус. Конечно, у нас в штате есть плотники. Или, возможно, вы пожелаете перевезти что-нибудь из Лоллиброха. Или даже из Лондона. Очень много мебели поступило к нам из Лондона, Эдинбурга и даже Парижа, — добавила она с гордостью.

— Я бы ничего не стала менять, — ответила Вероника честно. — Ни одной вещи.

После того как миссис Броуди ушла, Вероника вернулась в гостиную. В этой комнате обои были из бледно-голубого узорчатого шелка, оттенок их повторялся в униформах слуг. Не назывался ли этот цвет донкастерским голубым?

Вероника остановилась у окна, глядя на пологие зеленые берега реки Тайрн. Серые тучи на горизонте наводили на мысль о приближавшейся буре.

Ей так недоставало хорошей шотландской бури.

Ей недоставало всего, к чему она привыкла дома, начиная от звука шотландской речи и до ветров в Шотландском нагорье, а также до чувства родства со всем этим, принадлежности этому. Здесь ее выговор не считался чем- то необычным, и происхождение у нее было такое же, как у большинства местных жителей. Она воспринимала эту землю, как большинство ее сограждан, и так, как если бы в каждом пригорке или кочке находилось что-то волшебное, как и в мягких очертаниях долины и холмов.

Через несколько месяцев все деревья потеряют листву и приготовятся к долгой зиме, но прежде они загорятся ослепительными красками осени. Река потечет медленнее, а потом однажды утром покроется слоем льда.

На холмах выпадет снег, а потом их скует мороз. За зимой медленно и вкрадчиво последует весна и застигнет зиму врасплох. Воздух станет теплее, появятся зеленые ростки и листья.

Такой была Шотландия, ее родной дом. И этот дом тоже мог бы стать для нее родным.