Любовь и бесчестье

Секундой позже корабль исчез из виду.

На раздумье времени не было. Руки автоматически производили знакомые действия, заученные за долгие годы. Монтгомери пытался зажечь горелку, но безрезультатно. Затем сбросил последний из мешков с балластом, заготовленных на крайний случай, но скорость падения не уменьшилась.

В конце концов, все, что он мог сделать, – это схватиться за одну из опор и приготовиться к удару о землю.

Земля неслась навстречу, готовясь принять его. Единственное, что он слышал, был свист ветра, будто Господь решил сжалиться над ним и приглушил звук его собственного хриплого дыхания. Река оказалась слишком близко, но даже это место было предпочтительнее для посадки, чем гора, в которую ему предстояло врезаться. Внезапный порыв ветра будто затеял с ним игру, демонстрируя ему, насколько он уязвим и смертен, поскольку наклонил гондолу так, что она заняла почти перпендикулярное положение по отношению к теряющей форму и сминающейся оболочке.

Монтгомери почувствовал столь острую печаль, что это его удивило.

Он не хотел стать призраком в жизни Вероники.

Черт побери! Он не хотел умирать.

* * *

Монтгомери исчез.

Толпа хлынула вперед, а Элспет потянула Веронику за рукав. Вероника стряхнула ее руку. Она видела, как шевелятся губы Элспет, но не понимала ни слова. Уши ее затопил гул, слова обрушивались на нее, как кирпичи.

– Падает!

– Несчастье!

– Погиб!

Мир накренился, начал медленно падать, воздух сгустился, стал походить на сироп. Ее вдруг охватил холод, руки у нее закоченели, кончики пальцев потеряли чувствительность. Странный туман опустился на нее, как серое покрывало.

Мысли Вероники стали вялыми, медлительными, будто процесс мышления представлялся ей чем-то новым. Ей следовало присоединиться к остальным, но она не могла двинуться с места. Ей надо было что-то сказать, а она потеряла дар речи.

Мимо прошла миссис Броуди:

– Я возьму корзинку, леди Фэрфакс.

Ах да, корзинку! Ту самую, что миссис Броуди всегда использовала, если кто-то из слуг заболевал или получал увечье.

Вероника закрыла глаза и попыталась вспомнить, как дышать. Ведь дыхание необходимо. Или нет? Но вот она снова дышит. Она открыла глаза и заметила Элспет, которая смотрела на нее как-то странно. Рука девушки сжимала ее руку. Тетя Лилли не одобрила бы этого. Служанка ни в коем случае не должна проявлять фамильярности и прикасаться к госпоже.

«Я не смогу снова пережить этого».

Она произнесла это вслух? Должно быть, так, потому что Элспет смотрела на нее с сочувствием. И это было даже хуже. Или нет?

Монтгомери упал.

«Я не могу снова потерять кого люблю».

Она не могла любить Монтгомери Фэрфакса. Он был раздражающим американцем, считавшим, что на свете нет ничего лучше Виргинии. У него была отвратительная манера молчать в то время, когда любой воспитанный человек должен был бы говорить. Он редко раскрывал себя, а когда делал это, то обнаруживал такую степень боли или гнева, которую она не могла выдержать.

И все же Монтгомери ввел ее в царство страсти и стал спутником на всех ступенях наслаждения. Вероника всегда хотела, чтобы он прикасался к ней, даже в самое неподходящее для этого время.

Она не могла его любить и все-таки любила.

Возможно, он погиб.

«Я этого не вынесу».

Вероника не могла сдвинуться с места. Она приросла к земле так же крепко, как вереск. Ветер трепал ее волосы, играл ими, бросал пряди ей в лицо.

Сердце Вероники, упорствовавшее до последнего, продолжало размеренно биться. Ей же казалось, будто она постепенно умирает.

Она не смогла бы обходиться без него. Она не могла бы опуститься на колени возле его искалеченного тела. Она не могла бы баюкать его голову на коленях и отвести его густые черные волосы от красивого лица. Она не смогла бы произнести шепотом слова прощания и слова любви, которых никогда ему не говорила, никогда не отваживалась сказать.

Монтгомери.