Любовь и бессмертие

Хозяин – рослый и грузный мужчина, встречал гостей на нижней ступеньке крыльца. Одет был демократично – потёртые джинсы, пиджак с нашитыми снаружи лейблами производителя, мягкие замшевые мокасины на ногах. Его широкоскулое лицо с мясистым, несколько вздёрнутым носом и раздвоенным подбородком не имело ничего общего с лицом Эдварда. Мужчина шагнул со ступеньки на асфальт и с почтительным уважением поздоровался с Андрэ; потом он ухватил руку Серёжи и так энергично стал трясти её, что на лоб упала чёлка, нарушив аккуратный, волосок к волоску пробор причёски. Подошли мы с Максом. Катька, болтавшая до того с Эдвардом, умолкла, и с интересом уставилась на своего будущего родственника. Я подняла очки на макушку и протянула руку. Крупная, мягкая, теплая ладонь бережно объяла мою руку. Глубоко посаженные глаза, сощуренные от солнца и, кажется, карие, приветливо блеснули, мужчина улыбнулся скромной и мягкой улыбкой. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, проникаясь взаимной симпатией.

– Здравствуйте, – первой поздоровалась я.

– Здравствуйте. Добро пожаловать. Я Виталий Сергеевич. – Произнёс он раздельно, помолчал и озадаченно спросил: – А вы?..

Я рассмеялась.

– Меня зовут Лидия. Я мама Кати.

Виталий Сергеевич смутился, ладонью, как козырьком, прикрыл глаза, вероятно, стараясь лучше меня рассмотреть. Все терпеливо ждали. Он ещё больше сконфузился и, запинаясь, пролепетал:

– Графиня… эээ… Лидия… Ивановна…

– Виталий Сергеевич, зовите меня Лидия, если удобно, Лида. Я понимаю ваше замешательство, Катя похожа на своего отца.

– А вы зовите меня Виталий, – рассмеялся и он.

– Договорились. Познакомьтесь, Виталий, мой сын Максим, брат Кати.

Виталий с тем же большим чувством, что выражал в отношении Серёжи, стал трясти руку Макса.

Хозяйка встречала внутри дома, в холле. Дама слегка увядшая и полноватая, с замысловатой причёской и пухлыми, любовно ухоженными руками. Голубые глаза девочки, пребывающей в мире грёз, бутонистый розовый ротик и полное отсутствие подбородка – всё в её внешности взывало к покровительству и защите от превратностей жизни.

– Познакомьтесь, это моя супруга, мать Эдварда, Алевтина Марковна, – представил Виталий.

– Аля, – тоненьким голоском едва слышно пискнула Алевтина Марковна.

На фоне жены Виталий Сергеевич выглядел чрезмерно живым и энергичным.

Хозяева пригласили пройтись по дому. Виталий откровенно гордился собой, рассказывая, как шестнадцатилетним мальчиком приехал в Москву из сибирского посёлка, как учился и работал, ночью мыл посуду в ресторане, грузил мусор, утрами подметал дворы, чтобы «выбиться в люди». Как, экономя каждую копейку, заработал первоначальный капитал, а потом открыл бизнес. Опять много работал, чтобы заработать и на этот дом, и на машину, и на то, чтобы в доме было всё необходимое, чтобы жена ни в чём не нуждалась, и даже обязательные счета на старость он и ей, и себе завёл. Особенно он гордился тем, какое хорошее образование дал сыну.

– Эдвард у нас умница, – хвалил он сына, – и в школе хорошо учился, и в университете. Потом в Англии образование пополнял. Дорого, конечно, но в такого сына не жаль вкладывать! Вошёл в дело и вернул затраченное сторицей!

Хозяйка как-то незаметно исчезла, а мы обошли весь дом и дошли до цокольного этажа. Виталий распахнул двустворчатые двери в большое, красиво оформленное помещение, разделённое четырьмя колоннами на две части. По одну сторону от колонн располагался домашний кинотеатр, а на другой разместился, как назвал его Виталий, мужской салон – в центре большой бильярдный стол, вдоль стен диваны в кожаной обивке, винные шкафы, стеллаж с более крепкими напитками, тут же витрина с посудой и тумба с кофе-машиной.

Пока мужчины обсуждали винную карту хозяина, я прошла на другую половину помещения и подошла к одиноко висевшей картине, плохо освещённой, явно повешенной здесь только для того, чтобы занять пустое пространство стены. Картина влекла издалека. Мне понравился основной посыл полотна – в самом глухом, отрицающем жизнь, отчаянии всегда есть лучик надежды. Изломанный скорбью рот и тусклый взгляд изображённой на картине женщины щемили сердце. Общий фон угнетал безысходностью. Хотелось вздохнуть, но воздуха не было. И только мелкие детали – из ниоткуда взявшийся, крохотный лучик, притаившийся в открытой ладошке женщины; кокетливая прядка волос на её обнажённом плече; повернувший головку к зрителю цветок, единственно живой в увядающем букете, – приоткрывали тайну возрождения к жизни.

Я почувствовала взволнованное дыхание Кати за спиной.

– Котёнок, это так хорошо! Кто это, ты знаешь?

– Мама, это очень, очень хорошо! Темно тут, надо света больше.

Мы оглянулись в поисках помощи. Эдвард разговаривал с Андрэ. Максим был ближе всех, но стоял спиной. Только Серёжа смотрел в нашем направлении, беседуя с Виталием.

– Виталий, Серёжа, – окликнула я, – простите, что прерываю беседу. Окажите нам помощь.

Виталий поспешил на зов.

– Конечно, конечно! Лидия, Катенька, чем я могу помочь?

– Мы хотим лучше рассмотреть картину, но здесь не хватает освещения.