Любовь и бунт. Дневник 1910 года

24 сентября

Недолго был добр Лев Никол. Опять он кричал на меня за то, что я, узнав в Таптыкове от француженки, бывшей гувернантки Дитерихсов, что у Черткова читали Л. Н. рассказ «Детская мудрость», просила и мне его дать прочесть. Когда в доме и даже у Льва Ник – а не оказалось ни одного экземпляра, я почувствовала досаду и горечь сердца и сказала, что Чертков, конечно, поспешил отобрать рукопись, потому что он коллекционер и больше ничего. За это страшно рассердился Лев Никол. и так накричал на меня, что я опять неутешно плакала. Ушла в Елочки, пилила там ветки, потом копировала фотографии, читала корректуру и весь день почти не видала мужа.

...

В. Ф. Булгаков . Дневниковая запись.

Утром Лев Николаевич сообщил мне, что вчера он положил куда-то, чтобы спрятать, свою записную книжку, «самую заветную», и забыл, куда именно он девал ее.

– Знаете, в одной я записывал мысли, которые входят в дневник. Дневник мой читают – Чертков, Саша, а эта книжка самая заветная, которую я никому не даю читать. Везде переискал – и нет… Возможно, что она попала к Софье Андреевне.

– Там что-нибудь было?

– Да, конечно. Я писал откровенно. Ну да ничего! Значит, так и нужно. Может быть, это на пользу. <…>

Ехали мы со Львом Николаевичем на Засеку. Там встретили М. А. Шмидт, направлявшуюся на телеге в Ясную Поляну. Лев Николаевич поговорил с ней.

– Ну что, как Софья Андреевна? – спросила Мария Александровна. – Так себе?

– Да, так себе, – ответил Лев Николаевич. – Когда мы приехали, она сделала ужасную сцену. На другой день, напротив, была необыкновенно ласкова. Знаете, все так ненормально… Но это ее дело. А я стараюсь только поступать как должно, потому что то, что я делаю, – это мое с Богом, а то, что она делает, – это ее с Богом.

Л. Н. Толстой . Дневник для одного себя. Потерял маленький дневник. Пишу здесь. Начало дня было спокойно. Но за завтраком начался разговор о «Детской мудрости», что Чертков, коллекционер, собрал. Куда он денет рукописи после моей смерти? Я немного горячо попросил оставить меня в покое. Казалось, ничего. Но после обеда начались упреки, что я кричал на нее, что мне бы надо пожалеть ее. Я молчал. Она ушла к себе, и теперь одиннадцатый час, она не выходит, и мне тяжело. От Черткова письмо с упреками и обличениями. Они разрывают меня на части. Иногда думается: уйти ото всех. Оказывается, она спала и вышла спокойная. Я лег после двенадцати.

А. Л. Толстая . Из воспоминаний.

24 сентября отец записал: «Она больная, и мне жалко ее от души».

Горе мое было в том, что я не жалела, я сердилась… А насколько было бы легче отцу, если бы мы, его близкие, жалея мать, могли «со смирением и любовью» отнестись к ней.

«Только тогда, брат Лев, только тогда будет радость совершенная».

Я была слишком молода, чтобы это понять.

25 сентября

Радуюсь, что муж мой хотя фактически со мной, и начинаю успокоиваться. Но как далек он от меня душой! Я люблю его больше, чем он меня.