Любовь и бунт. Дневник 1910 года

Опять ветер; болит голова, тоскует сердце. В субботу Левочка уедет с Таней в Кочеты, а что будет со мной? Уже заранее волнуюсь, огорчаюсь и не знаю, что станется со мной! Где же тут выздороветь. Все меня покинут.

Читала для издания «Христианство и патриотизм» и вычеркивала с сожалением то, что не цензурно; как все это трудно соображать!

...

Л. Н. Толстой

. Записная книжка.

В первый раз вчера, когда писал письмо Гале Чертковой, почувствовал свою виноватость во всем и естественное желание просить прощения (Франциск Ассизский) и сейчас, думая об этом, живо чувствую «радость эту, почти совершенную». Как просто, как легко, как освобождает от тщеславия, как облегчает отношения с людьми! Ах, если бы это не был самообман и удержалось бы!

Любовь есть сознание себя проявлением всего – сознание единства себя и Всего – любовь к Богу и ближнему.

Если сознаешь себя смиренным, то перестаешь быть смиренным.

11 августа

Как будто отлегло немного от сердца, хотя новая забота о здоровье Льва Николаевича. Он охрип, у него насморк, и он все зябнет; если выдержит спокойно сидеть дома и беречься, то, Бог даст, все пройдет.

Приезжали ненадолго Булыгин, Ге и племянник Саломона. Наши все ездили в Тихвинское смотреть дом и в Овсянниково. Я туда ездила потом за Таней.

Радостью мне было сегодня то, что Лев Ник. мне диктовал письмо, и я у него довольно долго сидела писала. Вечером немного занялась изданием, потом мы играли в винт. Лев Ник. весь день просидел дома, кашляет и тревожит этим меня, хотя и надеюсь, что все кончится благополучно.

...

Л. Н. Толстой . Дневник для одного себя.

Здоровье все хуже и хуже. С. А. спокойна, но так же чужда. Письма. Отвечал два. Со всеми тяжело. Не могу не желать смерти. Длинное письмо от Черткова, описывающее все предшествовавшее. Очень было грустно, тяжело читать и вспоминать. Он совершенно прав, и я чувствую себя виноватым перед ним. Поша был не прав. Я напишу тому и другому. Все это я пишу.

12 августа

Только что я немного успокоилась и начала жить нормально и без особенных страданий, как опять тревога. Лев Ник. очень кашляет, а вместе с тем собирается непременно

ехать в Кочеты. Он наверное застудит свой кашель, в его года опасно воспаление легких. Мы оба молчим об его отъезде, но он поступит так, как будет больно мне. Отъезд его – новое желанье избавиться от меня; но я не хочу и не могу жить опять с ним в разлуке и дня через три поеду туда же. Вокруг меня все очень озабочены нас разлучить, но им это не удастся.

Ходила сегодня часа 3½ за грибами с Екатериной Васильевной. Очень было хорошо в Елочках, где сидели в зеленом мху красные рыжички, где спокойно, чисто, уединенно. Днем позировала, занялась изданием. Очень трудно!

Приехали H. H. Ге, Гольденвейзер; пришел Николаев – разговоры без конца. Л. Н. сел играть в шахматы. Он весь день не выходил из дому; только утром немного прошелся. Завтракал у себя в комнате и вообще вял от гриппа, жалуется на прострел в спине и слабость.

Вечером Таня начала целый ряд тяжелых на меня обвинений, из которых почти все несправедливые, и я в них так и узнала подозрительность и ложь Саши, которая всячески старается меня оклеветать, со всеми поссорить и разлучить с отцом ее. Вот где настоящий крест. Иметь такую дочь хуже всяких Чертковых: ее не удалишь, а замуж никто не возьмет с ее ужасным характером. Я часто обхожу двором, чтобы с ней не встречаться, того и гляди или опять плюнет мне в лицо, или зло накинется на меня с ее отборно-грубыми и лживыми речами. Сколько горя в старости! За что?

Перечитала свой дневник сейчас и ужаснулась – увы! и на себя, и на мужа моего! Нет, жить оставаться – почти невозможно.

...