Любовь и диктатура

На Кавказ она прибыла настолько утомлённой, истощённой и нервной, что ей тяжело было видеть людей. Она избегала встреч, её раздражал говор, смех; она всё больше старалась уходить далеко в горы. Как сейчас, помню её высокую, стройную фигуру в чёрной пелерине, белой шляпе, с книжкой в руках, медленно поднимающуюся в горы, всё выше и выше.

П.С. Виноградская. Там же, с. 282

Её утомляли люди, утомляли разговоры. Она старалась уединяться и по целым вечерам оставалась в своей тёмной комнате, так как там не было даже лампы. Постепенно хорошее питание в санатории, горный воздух и живительное солнце юга делают своё дело, и перед своим отъездом я вижу тов. Инессу на фоне голубого неба, в горах, снова воскресшей к жизни и борьбе.

Л. Сталь. Цит. по: Б.В. Соколов. С. 279

1/IX 1920 года. Теперь есть время, я ежедневно буду писать, хотя голова тяжёлая, и мне всё кажется, что я здесь превратилась в какой-то желудок, который без конца просит есть. Да и ни о чём здесь не слышишь и не знаешь. К тому же какое-то дикое стремление к одиночеству. Меня утомляет, даже когда около меня другие говорят, не говоря уже о том, что самой мне положительно трудно говорить. Пройдёт ли когда-нибудь это ощущение внутренней смерти? Я дошла до того, что мне кажется странным, что другие так легко смеются и что им, по-видимому, доставляет наслаждение говорить. Я теперь почти никогда не смеюсь и улыбаюсь не потому, что внутреннее радостное чувство меня к этому побуждает, а потому, что надо иногда улыбаться. Меня также поражает моё теперешнее равнодушие к природе. Ведь раньше она меня так сильно потрясала. И как я мало теперь стала любить людей. Раньше я, бывало, к каждому человеку подходила с тёплым чувством. Теперь я ко всем равнодушна. А главное – почти со всеми скучаю. Горячее чувство осталось только к детям и к В.И. Во всех других отношениях сердце как будто бы вымерло. Как будто бы, отдав все свои силы, всю свою страсть В.И. и делу работы, в нём истощились все источники любви, сочувствия к людям, которым оно раньше было так богато! У меня больше нет, за исключением В.И. и детей моих, каких-либо личных отношений с людьми, а только деловые. И люди чувствуют эту мертвенность во мне, и они отплачивают той же монетой равнодушия или даже антипатии (а вот раньше меня любили). А сейчас иссякает и горячее отношение к делу. Я человек, сердце которого постепенно умирает… Невольно вспоминается воскресший из мертвых Лазарь. Этот Лазарь познал смерть, и на нём остался отпечаток смерти, который страшит и отталкивает от него всех людей. И я тоже живой труп, и это ужасно! В особенности теперь, когда жизнь так и клокочет вокруг.

И.Ф. Арманд. Дневник 1920 года. Свободная мысль, М. 1992, №3

Арманд вела этот дневник в сентябре 1920 года – месяце смерти – в Кисловодском санатории…

Мельниченко В.Е. Личная жизнь Ленина. М.: Воскресенье, 1998, с. 192

К сожалению, обстановка на Кавказе была далеко не такова, чтобы можно было там уединиться и отдохнуть. Я уж не говорю о том, что санатории были тогда ещё совершенно не устроены. Инесса, например, имея путёвку на руках, не могла добиться комнаты в санатории, так как не было мест. Когда же ей товарищи отыскали комнату на стороне, то оказалось, что там не на чем было спать. Местная власть, которую семья Лениных, обеспокоенная состоянием Инессы, просила о ней позаботиться, запросила Инессу, в чём она нуждается. Но Инесса, всегда скромная и не требовательная, не осмелилась просить большего, чем… подушку.

П.С. Виноградская. Цит. по: Б.В. Соколов. С. 282

Вот что запомнилось, например, большевику Г.Н. Котову, знавшему Инессу еще по Парижу и вновь встретившемуся с ней в Кисловодском санатории: «Доведя себя до крайней степени усталости и истощения, тов. Инесса, наконец, приехала на Кавказ, дабы отдохнуть и поправиться для дальнейшей работы. На Кавказе я встретился с ней не на работе, а по тому же несчастью, что и она, т. е. по болезни. Как старые знакомые и как друг к другу хорошо относящиеся товарищи, мы постарались устроиться в одной из кисловодских так называемых санаторий, поближе друг к другу.