Любовь и голуби

Каждая новая пьеса – очередная авторская попытка заинтересовать, вчувствовать в предлагаемый мир миры иных людей: читателей, зрителей. И если эти иные миры через жизнь, заложенную в пьесе, начинают находить родственные мотивы своим печалям и радостям, если вдруг возникает взаимоотраженность и единство чувствований, сразу легче дышится и не так одиноко становится жить; появляется вновь надежда, что человек, как самое трагическое существо на планете, все-таки обязательно обретет свое начало – ЛЮБОВЬ. Вот такого рода круг мыслей, желаний стал причиной появления «Плача в пригоршню», да и вообще заставляет писать.

Владимир Гуркин

Часть первая. 1946 год

Картина первая

В горнице перед иконой на коленях стоит Дарья. Молится. Входит Николай.

Николай. Все молишься? Здоров. Чего-нибудь намолила?

Дарья (вставая с колен). Не гуди. (Кивает на кровать.)

Николай. Чего там?

Дарья. «Чего…» Помрет, поди, моя девка, председатель. (Поправляет одеяло на лежащей в беспамятстве шестилетней девочке.)

Ох, помрет. Садись куда-нить.

Николай. Справку тебе сварганил. Так теперь как? Может, не поедешь?

Дарья. Какую справку?

Николай. На паспорт. «Какую?..» Просила – сделал. Покосы отмахаешь да езжай. А то… Девка помрет – чего ехать?

Дарья. Бог даст, не помрет.

Николай. Фельдшер, помрет, говорит.

Дарья. Дак говорит. А все молюсь-молюсь. Не будет Светланки, и мне не жить.

Николай (подавая справку). На.

Дарья. Ага. Бутылку-то я тебе храню. (Прячет справку, достает бутылку водки.) Договорился уж в городе Семен. Надо ехать.

Николай (распечатывая бутылку). Чего делать?

Дарья. Полы мыть буду на шахте. Триста писят оклад, комната в бараке. (Достает из-за пазухи письмо.) Слышь, Николай, че Семен пишет… Вот. (Читает.)

«И водокачка прямо у дома, и напор хороший и зимой и летом, и в магазинах всего жопой ешь». (Николаю.) Я б девку-то враз там на ноги поставила. (Подает Николаю кружку, тот наливает водки, пьет.)

В колхозе-то загнемся со Светланкой от разносолов ваших, а там вишь – рай почти что. Закусить, что ли?

Николай. Не надо. Литовка где? Целая? Может, отбить?

Дарья (вздохнув). «Да где бы сил добыть?» Токо бы не померла. (Смотрит на Светланку.)

Николай. Ниче. Ты баба крепкая…

Дарья. Ага. Бабка уж. Крепкая… Писят шесть лет.

Николай. Фу-у. На сеновал затащить, еще и подмахивать начнешь.

Дарья. Тут внучка за отцом с матерью к смертушке в очередь стала, а он про сеновалы. Ты, Колька, как выпьешь, прямо долбоконь становишься, честно слово.

Николай. Еще маленько садану… за павших в бою, за сына твоего, за Гришаню. Не сердись. (Пьет.)

Дарья (крестится). Господи, пригрей душеньку раба Божьего сыночка моего Гришеньки-солдатика… Дышит она там или нет?.. (Подходит к Светланке, наклоняется над ней.)

Николай, закупорив бутылку, прячет ее за пазуху.

(Машет рукой, призывая Николая.) Николай! Слышь? Николай!

Николай (подходит). Все?

Дарья (шепотом). Куда она подевалась?

Николай. Кто?

Дарья. Светланка, говорю, куда-то подевалась.

Николай. А это – Шарик, что ли?

Дарья. Не она. Вот те крест, не она. Нету ее.

Николай. Разуй глаза-то. Лежит же.

Дарья. Не то это, Николай. Ой не то.

Николай. А че?

Дарья. Шкурка какая-то чужая, а Светланки нет. (Подбегает к двери, прислушивается.) Нечисто че-то. (Накидывает на голову платок, быстро одевается.) Подменили девку. Ей-богу, подменили.

Николай. Я пил, а ты дуреешь. Ты че дуреешь, Дарья?

Дарья. С тобой говорю, а в спину как холод дунул, вроде нет никого на кровати… Оно и впрямь. Поди, похитил кто, поди, подменили…

Николай. Умерла, наверно, а ты почуяла.

Дарья. Не она это! Нет ее тут! (Кидается к двери, к окну.) Куда ж теперь? Кому теперь? Внученька моя… Убег Светик мой… (Бежит из горницы.)

Николай (спешит за Дарьей). К фельдшеру давай! За фельдшером надо!

Картина вторая