Любовь и Рим

Ее великолепные рыжие волосы – главное украшение и богатство – были тщательно причесаны и уложены, складки дешевой туники, аккуратно разглаженные и умело подхваченные поясом, мягко струились по телу.

Навстречу Тарсии попалось несколько устало бредущих с ночного промысла продажных женщин, пара бродяг – она даже не взглянула на них. Ей стоило немалого труда находить путь, пробираясь по узким улочкам, загроможденным низкими, приземистыми зданиями, построенными без всякой заботы о красоте архитектуры.

Тарсия не хотела приближаться к гладиаторской школе: вчера, когда она подошла к воротам с робкой просьбой о свидании, ее осыпали грязными шутками. И сейчас девушка не была уверена, что стражники известили Элиара о том, что назавтра, на рассвете она будет ждать его в одном из соседних переулков.

Они не обманули: Элиар вышел навстречу. Но, подойдя ближе, гречанка не увидела в его лице ни оживления, ни радости.

Он выглядел каким-то странным, замкнутым в себе. Его плечо было перевязано, а взгляд не хранил даже слабого отблеска прежних чувств. Тарсия сразу ощутила внезапно возникшую между ними глухую стену отчуждения.

– Привет, – неловко произнесла она.

– Привет.

Они молча побрели по улочке, мимо грязных домишек; улица шла параллельно Тибру, и чуть дальше тянулись вереницы складов с площадками для выгрузки судов – оттуда тянуло запахом сырости, смолы и тухлой рыбы. Собственно, им негде было остановиться и поговорить: всюду грязные стены и люди – в основном ремесленники в темных, не подпоясанных туниках и зачастую без обуви; иногда попадался воин в плаще из грубой шерсти, в великом множестве носились чумазые босоногие ребятишки.

В конце концов Элиар и Тарсия обнаружили пустынный тупичок, где можно было немного постоять, не опасаясь чужих взглядов.

– Болит? – спросила гречанка, кивнув на повязку.

– Не особенно. – Он невесело усмехнулся. – Меня усердно лечат.

И умолк; его отрешенный взгляд уперся в стену. Тарсии хотелось ощутить прикосновение его рук, которое согрело бы ее нежностью, но Элиар не делал попытки обнять гречанку.

– Как тебе живется? – Девушка снова задала вопрос – ей было трудно выносить неведомо отчего возникшее напряженное молчание.

Элиар слегка повел плечом.

– Нас хорошо кормят, крыша над головой есть.

– Ты с кем-нибудь подружился?

– Нет. Как можно дружить с теми, с кем вскоре придется сражаться, сражаться, чтобы убить? – Потом прибавил: – Хотя среди них есть неплохие люди…

И вдруг, словно о чем-то вспомнив, протянул Тарсии горсть сестерциев.

– Возьми. Я получил их за то, что хорошо развлекал публику. Купи себе что-нибудь. Я сам хотел подарить тебе украшение, но не смог – нас редко выпускают за пределы школы.

Гречанка растерялась – больше от того, с каким безразличием были произнесены все эти слова.

– Да, но… Они наверняка понадобятся тебе…

– На что мне тратить деньги? Что может быть нужно человеку, которого не сегодня-завтра отправят в Тартар!

– Желанья богов переменчивы… – нерешительно начала девушка, но он перебил:

– Все уже свершилось. Не будем об этом. Лучше я скажу то, что хотел сказать: золотоволосая, тебе придется найти себе другого.

Тарсия почувствовала темную, холодную тесноту в груди, и это ощущение было настолько сильным, что ей хотелось кричать. Она не могла понять, что с ним произошло. Возможно, отталкивая ее, освобождаясь от уз любви, он создавал себе двойную броню?

А Элиар продолжал:

– Пойми, у нас никогда не появится общего дома, и я не смогу быть ни твоим мужем, ни отцом твоих детей. Нам даже негде встречаться – скоро осень, потом зима, станет холодно и сыро: куда мы пойдем? Не в одну же из тех грязных таверн, где собираются продажные женщины, бродяги и всякий сброд? К тому же едва ли мы сможем часто видеться.

– Я могу считать себя свободной? – с вызовом спросила гречанка, глядя на него в упор своими чистыми, серыми, с проблесками лазури глазами.

Элиар безучастно кивнул, и тогда она не выдержала:

– Что тебе нужно, ответь? Чего ты хочешь? Свободы? А может, богатства и власти, которых у тебя никогда не было?

Элиар усмехнулся:

– Как сказать! Мой отец имел власть среди своих, у нас было и золото, и оружие, и много лошадей. Меня с детства воспитывали как воина, учили сражаться, хотя никто не думал, что мне придется показывать свое умение на арене римского амфитеатра!

– Так ты из знатной семьи? – произнесла пораженная Тарсия. – Тогда твой отец мог бы неплохо жить под властью римлян!

– Свою власть, как и все то, что принадлежало ему по праву, он не захотел делить ни с кем. Его казнили как одного из зачинщиков бунта, старших братьев тоже распяли. А что стало со мною, ты знаешь.

– Ты никогда не рассказывал о своем прошлом.

– Зачем? Что осталось от той жизни? Ничего.

– Однако ты все еще любишь… ту жизнь.

– Как можно любить то, чего больше нет! Они помолчали. Потом Элиар сказал:

– Мне пора идти назад.

– Мы больше не увидимся? – тихо спросила Тарсия.

Он хотел что-то ответить, но потом просто кивнул головой.