Любовь и Рим

Много позднее Ливия поняла, сколь опасными, губительными для человеческой души могут быть несвоевременные открытия, — тогда же ей казалось, что она пропадет без семьи, ей была невыносима сама мысль о том, чтобы нарушить вековечные устои предков. И пусть она не любила Луция той сжигающей сердце любовью, которая сделала ее несчастной после разлуки с Гаем, он был человеком надежным и цельным, умел приспосабливаться к обстоятельствам и хорошо знал, что хочет получить от жизни, — качества, немаловажные для того, чтобы выжить в этом мире вечной войны и постоянного страха.

Ливия не задавала себе вопроса, правильно ли она поступила, отказав Гаю, она просто не позволяла себе об этом думать.

Постоянства и защиты — вот чего не хватало им всем, и более она не искала их там, где прежде; подводя итог слагаемых судьбою данных, она делала ставку не на чувства, а на разум.

Тогда Ливия была уверена в том, что сделала окончательный выбор.

…За два-три дня до календ децембрия 713 года от основания Рима (конец ноября 43 года до н. э.) в час, когда добропорядочные граждане предпочитают находиться дома, Децим Альбин сидел в низком помещении с дочерна закопченным деревянным потолком, плохо вытертыми столами и грубо сколоченными скамьями — одной из харчевен Эсквилина, на левом берегу Тибра, недалеко от гавани. В комнате было душно и смрадно: воздух насквозь пропах жареной рыбой и прогорклым жиром. Здесь пировали простолюдины — ремесленники, продажные женщины, не убоявшиеся порки рабы, нищие и бродяги, подаянием или разбоем раздобывшие несколько ассов. Вонь и теснота, гул голосов, потухшие взгляды, взлохмаченные волосы, потные тела — грязная пена житейского мира. Эти люди приходили сюда, чтобы получить жалкое подобие утешения и радости.

Хотя Децим был одет в тунику из грубой шерсти и простые сандалии, даже не слишком внимательный взгляд мог без труда распознать в нем человека иного круга: ухоженные руки, следы от колец на пальцах, прическа аристократа и полный скрытого высокомерия и презрения к окружающей жизни взгляд. Впрочем, в те времена поиск патрициями низменных развлечений не являлся редкостью, и на Децима не обращали внимания — они, эти люди, чье полное тягот существование на пределе сил сковывало рассудок и лишало воли к сопротивлению. Покорные судьбе и одновременно странно недоверчивые к ней, они опасливо сторонились чужака.

Справа к плечу Децима прижималась девушка, еще не поблекшая, хотя уже отупевшая от тяжкого однообразия жизни. Ее пальцы нежно гладили руку молодого человека, но взгляд был остановившийся, тусклый. Она ластилась к нему бездумно, как кошка, а Децим с таким же бездумным упорством пил неразбавленное вино.

Сегодня утром отец объявил о своем решении — поручить ему единоличное управление владениями, находящимися за пределами Рима. Что это означало? Безопасность. Да, и ссылку. Именно таким был результат многолетнего скрытого противоборства Децима с установившимися в обществе порядками и полновластием отца. Он не хотел служить в армии, и Марк Ливий помог ему избежать воинской повинности, вероятно, не сумев противостоять непрошеному, хотя такому естественному желанию уберечь единственного сына от опасности быть убитым в одной из развязанных Римом невообразимо жестоких войн. Децим подумал о Луций Ребилле, который, согласно воле Марка Ливия, займет место избранного. Тогда как он… Да, конечно, он будет очень богат и сможет время от времени приезжать в Рим и жить здесь, но вряд ли ему посчастливится сделать политическую карьеру, вращаться среди тех, кто вершит людские судьбы и правит миром.

Оторвавшись от кружки, он повернулся к сидящей рядом девушке. Отец сказал, что скоро женит его, и Децим даже не спросил, на ком. Не все ли равно? На девушке из патрицианской семьи, застенчивой и тихой, которая будет раздражать его своей рабской покорностью, или — на своенравной, взбалмошной, властолюбивой, которая станет отравлять ему жизнь. Рим, великий Рим отталкивал его, выбрасывал за свои врата, как выбросил тех жалких людей, что окружали его сейчас.

— Как тебя зовут? — спросил он девушку.

— Юстина.

Децим оценивающе оглядел ее. Растрепанные волосы, кое-как обрезанные ногти, загар простолюдинки, но тело молодое и красивое.

— Если я заплачу тебе, сделаешь все, что я скажу?

— Да, господин.

— Не называй меня господином, считай, что я равен тебе… сегодня.

Тот, кто может платить, никогда не будет равен тому, у кого ничего нет, но она не стала спорить.

Децим усадил Юстину к себе на колени и дерзко ласкал ее, попеременно прикладываясь губами то к кружке с вином, то к губам девушки, и не заметил, как в помещение вошел человек в плаще, сопровождаемый тремя рослыми и сильными рабами. Он нырнул под притолоку и остановился, оглядывая набитую людьми комнату зорким трезвым взглядом. Узнав Децима, подался вперед и наклонился к нему.

— Привет тебе, славный Альбин!