Любовь и СМЕРШ (сборник)

Не успел я положить трубку, раздался звонок. На другом конце провода раздался голос моего брата.

— Где ты ходишь целыми днями? — раздражено спросил он. — Звоню, звоню, никого нет.

— Ты что думаешь, я приехал в Москву, чтобы сидеть в гостинице и дожидаться твоего звонка?

— Ладно, ближе к делу. Зайди в магазин и купи для меня бутылку «Русского Стандарта».

— А что это такое?

— Новая водка. Я вчера попробовал — песня! Закусывать не нужно.

— Вы что, сговорились? Одному вези водку из Москвы в Израиль, другому из Израиля в Москву.

— Когда я летал с Пересом в Давос, я не привез тебе виски? А с Натаниягу из Токио не привез? А с покойным Рабиным из Осло? А с…

— Ладно, ладно, зицпредседатель, куплю тебе желанный напиток. Но учти, Зеев утверждает, будто вся водка в Москве паленая.

— Он ничего не понимает, твой Зеев. На «Русском стандарте» каждая бутылка специальной печатью окольцована. Ноль подделок! Но учти, есть по семьсот пятьдесят грамм, а есть по литру, так…

— Брать литр? — перебил я.

— От-азой [2]! Наконец мы достигли взаимопонимания.

Сейчас я уже не могу припомнить, как прошли, пробежали, пронеслись оставшиеся дни в Москве. Я разъезжал по городу, выступая на разных площадках, а в перерывах между выступлениями ходил по книжным магазинам, или сидел в синагоге над листом Талмуда. Учение здесь ощущалось совсем по-другому, чем в Израиле, где этим делом заняты сотни тысяч людей. Здесь же, на весь огромный, десятимиллионный город Тору учило несколько десятков человек, и удельный вклад каждого был куда весомее.

В последний день я позвонил Зееву.

— Уезжаешь, значит… — грустно сказал он. — Напишешь, поди, путевые заметки: «Москва — город контрастов». Над всеми посмеешься, а надо мной больше всех.

— Не больше, — заверил я его.

— Опозорил ты меня, — грустно добавил Зеев. — Уронил честь израильтянина.

— Это еще как?

— А очень просто. Пришли ко мне гости, поставил я на стол твою бутылку. Похвастался еще, мол, в «Эль-Але» куплена, на высоте десять тысяч футов. И что? Паленая дрянь, не лучше, чем в киоске за углом.

— Зеев! — у меня даже дыхание сперло. — Ты же видел, где я ее купил! Специально мешочек оставил!

— Никому нельзя верить! — мрачно заявил Зеев. — Не на кого нам надеяться, кроме как на Отца Небесного.

— Омейн! — сказал я.

Прошло два месяца. Москва отодвинулась, пороша забвения начала оседать на еще недавно четкие контуры ее домов, людей, встреч. В Израиле наступила зима, потянулись прохладные дни, с непривычным шумом воды в водосточных трубах. Хорошее время для чая. Когда-то я увлекался экзотическим смесями, покупал в магазинах жасминовый сбор, лепестки роз, каркадэ, смешивал несколько сортов цейлонского отборного, «женил», тщательно выбирал форму и вид чайничков. Все это в прошлом.

Теперь я ценю простые вещи с открытым вкусом. Если смешать в правильной пропорции настоящий китайский зеленый чай с лимонным матэ, дать выстояться и пить небольшими глоточками, то сладостная истома незаметно заполняет тело, голова наливается ясностью и многое, казавшееся непонятным, вдруг выплывает из тумана неустроенности, сияя, словно экран компьютера…

В тот день я долго сидел над одной неподатливой фразой. Не ладилась она, не задавалась, глаголы выпирали, словно костлявые колени, эпитеты получались чересчур длинными, выпадая из ритма. Я крутил ее на разные лады, рассыпал, точно карточный домик, складывал снова, читал в голос, и, неудовлетворенный, снова рассыпал. Спустя час безуспешной борьбы с неподатливым словом я отвернулся от компьютера и в раздражении схватил с письменного стола первую попавшуюся книжку. Надо было отвлечься, переключить глаз и ухо на иные ритмы, и потом взглянуть на упрямую фразу с другой точки зрения.

«Книжка» оказалась путевым блокнотом, и он распахнулся на странице с телефоном Мамзера.

«Вот и прекрасно, — подумал я, — сейчас позвоню и спрошу».

Мамзер был на месте и, спустя несколько минут, в трубке прозвучал его голос. Для начала я представился, а потом спросил.

— Несколько месяцев назад я передал вам свои материалы.

— Я помню, — очень сухо ответил Мамзер.

Возникла пауза. Она длилась долго, секунд пятнадцать. Беседовать со мной Мамзер не желал. Вообще-то разговор можно было заканчивать, но меня охватила злость. Конечно, то, что я пишу вовсе не обязано всем нравиться, но Мамзер реагировал, словно обиженный мною человек. Я оскорбил его, уж не знаю чем, возможно, самим фактом обращения, возможно, чем-либо иным, но в любом случае, то же самое он мог сделать гораздо вежливее. Поэтому вместо того, чтобы закончить разговор, я спросил.

— Вы прочитали?

— Я просмотрел, — с явным раздражением ответил Мамзер.

Ничтожество, в моем лице, посмело задавать вопросы? Вместо того, чтобы утереться и тут же исчезнуть во мраке, оно продолжало интересоваться. Ну, разве это не возмутительно! Ситуация начала меня забавлять.

— Ну, и как? — спросил я.