Спустя три часа она стояла на летном поле, рядом с Джосовым. Неподалеку разогревал моторы самолет, на котором им предстояло улететь в Москву. Джосов держал ее за руку, и она слышала, как он рассказывает о каком-то происшествии последней ночи, чуть не сорвавшем поездку. Она молчала, разглядывая темную махину самолета с едва освещенными иллюминаторами. Она чувствовала, как похолодели от утреннего мороза ее щеки и молила, сама не зная кого, чтобы он вразумил ее, дав понять, в чем состоит ее долг.
Самолет взревел моторами и подкатил прямо к ним. В полдень они с Женей будут уже в Москве, разве можно отступить, после всего, что он для нее сделал, после поздравлений и напутствий девушек. Отчаяние вызвало у нее приступ тошноты, во рту стало горько.
Она почувствовала, как Джосов сжал ее руку.
— Идем!
Ветра всех воздушных океанов бушевали вокруг ее сердца. Он тянет ее в черную глубину неба, она погибнет, она уже никогда не вернется на землю.
— Идем!
Нет! Нет! Это невозможно. Ее ноги словно прилипли к земле. Из открытой двери самолета высунулся летчик и несколько раз приглашающе махнул рукой.
— Идем же! Больше нельзя ждать.
Немыслимо, невозможно.
— Макс! Макс Додсон! — прозвучал в ее ушах голос младшего лейтенанта. — Семьдесят шесть двадцать!
В пучину, поглощавшую ее, она бросила свой крик отчаяния и мольбы.
— Девяносто два десять! Девяносто два десять!
Джосов тянул ее за руку, и звал за собой, но она не слышала, опустив голову. Перед ее глазами стоял утренний розовый снег на неведомом полустанке под Харьковом.
Летчик нетерпеливо помахал рукой, и что-то крикнул, но Джосов даже не обернулся, продолжая что-то горячо говорить. Полина подняла голову и беспомощно, словно затравленное животное посмотрела прямо в его глаза. Не любя, не прощаясь, не узнавая….
Сразу после демобилизации Додсон поехал в Гомель. Через Москву. Вернее через Подольск, главный архив Красной Армии. В большой приемной он долго разыскивал нужный бланк, выяснял, какие графы заполнять, сажал от волнения кляксы и два раза переписывал заявление. Закончив бумажную канитель, он подошел к приемному окошку. Стоявшая перед ним девушка с тремя лейтенантскими звездочками на погонах нервно переминалась с ноги на ногу.
«Волнуется», — подумал Додсон. Ему тоже было не по себе, но он, боевой капитан, прошедший войну, старался не показывать свои чувства. Додсон внимательно оглядел спину девушки, каштановые, с рыжими прядями волосы и вдруг почувствовал, как его сердце, непонятно отчего забилось, застучало, набирая ход, словно трогающийся с места поезд.
Девушка поправила юбку и, приглаживая гимнастерку завела за спину руку с бланком. Додсон мельком взглянул на него и оторопел: в самом верху, крупными буквами была написана его фамилия.
— Извините, — произнес он, спустя несколько секунд. — Извините, какого Додсона вы разыскиваете?
Она обернулась, и все вопросы отпали сами собой.
Летом пятьдесят шестого года Додсоны отдыхали в Крыму. На ялтинской набережной, пока Полина с маленьким Мишей, названным в память о Моисее, отце Макса, сгинувшем в метели оккупации, лакомились мороженым, к Додсону, курившему на скамейке, подсел мужчина. Невысокий, начинающий полнеть, с большими залысинами на влажно блестевшем от пота лбу.
— Не узнаешь меня? — обратился он к Максу после короткой паузы.
— Нет.
— Посмотри, посмотри внимательно.
Макс присмотрелся. Лицо мужчины действительно, было ему знакомым.
— Напомню, — усмехнулся мужчина, и указал подбородком на столик под жестяной пальмой, где Полина кормила Мишку мороженым. — Это с ней связано.
И Макс вспомнил.
— Смерш! Капитан…э… простите, позабыл вашу фамилию.
— Да какая теперь разница. И не капитан уже, и не на службе. И вообще, — он провел рукой по залысинам, — многое с тех пор переменилось.
— А вы мне не верили! — с укоризной сказал Додсон. — Видите, вот она, невеста, а теперь жена. Ее и разыскивал.
— Это я то не верил, — усмехнулся бывший капитан. — Да ты, парень, не только семейным счастьем своим, жизнью мне обязан!
— Как это, жизнью?
— Да очень просто. Приказ о твоем аресте уже был готов, осталось только подписать. А тут пришел запрос от твоей девушки. Она тебя разыскивала, как ты ее. Я мог запрос выкинуть, арест произвести, и заработать на тебе благодарность, а то и звездочку. Да пожалел. Вот, подумал, война вокруг, смерть, разрушение, шпионы немецкие, а у людей любовь. И, похоже, настоящая, если один раз встретившись, так долго ждут. Ну, приказ порвал, а запрос подшил в дело и закрыл его потихоньку.
— Почему же вы промолчали, что Полина жива! — воскликнул Макс. — Я ее потом насилу отыскал.
— Лучше спасибо скажи, что жив остался, — усмехнулся бывший капитан, поднимаясь со скамейки. — Ты на моей памяти один такой. Ускользнувший. А вообще, на благодарность людскую рассчитывать гиблое дело. Добра никто не помнит, ни один человек. Только претензии, только жалобы. Эх, да что там….
Он махнул рукой и, слегка шаркая подошвами, пошел по набережной, сутулой походкой неудачника.
— С кем ты разговаривал? — спросила Полина, выйдя из кафе. — Какой неприятный тип.