Любовь и сон

Все овцы столпились у ворот, у проволоки под током, вознося молитвенное «бе-е» к пастырю своему, подателю зерна и целителю копыт, а он проехал мимо них, мысленно досчитывая.

— Девять ягнят, — сказал он. — Мне заказывали шестерых, плюс два — Вэл, получаем восемь...

— Вэл хочет приготовить ягненка? — изумилась Роузи.

Дальняя Заимка славилась своей курицей по-итальянски — мамино коронное блюдо.

— Она так сказала.

— Это ты ее уболтал.

— Вопрос вот в чем, — сказал он, — вы, ребята, последнюю купите?

— Только Сэм не говори.

— Дети, — ответил он, — беспокоятся об этом меньше, чем ты думаешь. В этом возрасте они не прочь съесть своего собственного друга. Когда становятся старше, вот тут уже могут быть проблемы. Сейчас же есть, быть съеденными, жить и умереть — все это одна забава.

Она взглянула на него, думая: может, он и прав, но как же до такого додумался?

Они уже давно уехали, но овцы всё продолжали свои призывы; наконец смолкли и разбрелись, то поодиночке, то парами проходя перед Бони, который сидел в библиотеке в шезлонге, приспособленном под кровать. После возвращения домой он переехал в эту комнату вместе со своим креслом, лекарствами, тапочками и пижамой; лишь до тех пор — как сказала миссис Писки (его экономка, а сейчас и сиделка заодно), — пока не окрепнет, чтобы перебраться наверх, в прежнюю комнату. Он жадно выглядывал в окошко, впитывая в себя этот день, довольных овец, счастливые — по крайней мере, ни на что не жалующиеся — деревья, неустанно ускользающее утро.

С утренних улиц Блэкбери-откоса луна не видна — ее затмевает горный массив, чья вершина сейчас горела, воспламененная восходящим солнцем. На Мейпл-стрит, где жил Пирс Моффет, уже давно проснулись малиновка и крапивник[391]

, но их голоса заглушали шум транспорта и расположившийся где-то поблизости духовой оркестр. Пирс, невесть почему переполненный радостными мыслями, стоял вместе с Бо на подъездной аллее, опершись на багажник машины; они поджидали, пока остальные домочадцы соберутся, чтобы всем вместе поехать на пикник. (В доме постоянно жили несколько женщин, по крайней мере двое — с детьми, но не всегда со своими собственными; Пирс чувствовал, что жизнь обошлась с ними жестоко и привела их сюда; дом одновременно был и детским садом, и мастерской, опрятностью напоминая монастырь.)

— Вот такой вот, — сказал Бо, обращаясь к Пирсу. Кленовой веточкой он нарисовал в грязи маленький круг. — Бог, — сказал он.

Пирс скрестил руки и ответил:

— У-гу.

Бо окаймил первый круг вторым.

— Душа, — продолжил он.

— У-гу.

Еще один круг.

— Дух.

И еще один.

— Тело.

Бо взглянул на свои рисунки с радостным удивлением, как бы развлекаясь — а может, так лишь казалось благодаря изгибу губ и вежливому внимательному взгляду темных глаз; Пирс часто думал об этом.

— Тут не поместится, — сказал Бо, — но кругов должно быть девять, собственно, девять сфер, между духом и тем, что окружает тело...

— А девятый, — до Пирса наконец дошло, — всё, что снаружи от кожи.

— На самом деле их еще больше, — сказал Бо. — Но для простоты скажем — мир, — он еще раз обвел свои круги. — Самый последний, — он нарисовал большой круг, вышедший за границу дорожки и вобравший в себя даже багажник машины и стоявшую около нее корзинку для пикника. — Бог за пределами всего этого, дальше всего от центра.

Пирс задумался. В прошлом, преподавая историю западной цивилизации, он рисовал своим студентам точно такие же концентрические круги, чтобы проиллюстрировать, как Данте представлял себе ад, мир и небеса. Это неправда, убеждал он их, пытаясь расшевелить своих учеников и привлечь их внимание. Это не соответствует действительности.

— А когда душа отправляется в путь, — сказал он Бо, вглядываясь в пустую синеву неба, — куда же, в какую сторону...

— Это не карта, — ответил Бо, закончив обводить последний круг. — Это не картина. Это план. Это... ты черчение изучал?

— Схема, — сказал Пирс и громко рассмеялся.

Пикник решили устроить высоко на склоне горы Мерроу. Бо помнил место, но найти мог разве что по запаху; дорога предстояла длинная, потому и отправились так рано. В то время как домочадцы Бо, дети и женщины, забирались в крапчатый от ржавчины седан, Роузи Расмуссен и Споффорд свернули с дороги, ведущей вдоль Шедоу-ривер. В грузовичке Споффорда они ехали по изгибающейся прибрежной дорожке и наконец подъехали к Дальней Заимке, где их уже ждала Вэл, в непривычной готовности. Даже занавеси и пробки в ушах не смогли вернуть ее в царство Морфея; наконец она встала и не без грохота начала готовить яйца со специями, пока мама не проснулась и, ворча себе под нос, не пришла на кухню за чашкой чая.