Любовь и злодейство гениев

«Творчество гениального скульптора, уроженки нашего департамента, анализирует великий поэт: таково содержание специального выпуска «Декоративного искусства» (L’Art decorative), где Поль Клодель представляет нам могучее и трепещущее внутренним светом искусство своей сестры Камиллы Клодель.

Эта удивительная художница, которую судьба с неослабевающим упорством осыпала ударами, долго дожидалась момента, когда медлящая справедливость признает ее равной величайшим гениям пластических искусств. Благодаря «Декоративному искусству» (L’Art decorative), момент этот настал; те, кто по сорока восьми репродукциям (включая цветную вкладку), собранным месье Фернаном Ошем, смогут получить представление о ее творениях, в которых благородство Донателло одушевлено трепетом сегодняшней жизни, не колеблясь признают Камиллу Клодель истинным скульптором нашего времени. Между тем – факт чудовищный, в который трудно поверить, – ее, пребывающую в расцвете своего прекрасного таланта, в здравом уме и трезвом рассудке, схватили, грубо швырнули в машину, невзирая на негодующие протесты, и с этого дня великая художница заточена в сумасшедшем доме. Быть может, «Авенир де л’Эн» (L’Avenir de l’Aisne) из Шато-Тьерри в интересах правосудия и уважения к свободе личности осветил бы более подробно это похищение и насильственную изоляцию, ничем не оправданные и являющиеся чудовищным преступлением в стране, которая считает себя цивилизованной? Страшно то, что в силу закона 1838 года о душевнобольных повседневно и безнаказанно совершаются преступления, но в то же время католическая церковь и военщина могут беспрепятственно творить любое беззаконие; они неприкосновенны и как бы выше закона».

Эта первая статья прямо не указывала на семью Клоделей. Все изменилось, когда делом заинтересовалась парижская пресса. Поль Вибер, журналист «Гран Насьональ» (Grand National), в номере от 8 декабря 1913 года обрушился на закон 1838 года. 12 декабря газета «Авенир де л’Эн» (L’Avenir de l’Aisne), отзываясь на эту публикацию, поместила в разделе местных новостей статью без подписи, действующих лиц которой без труда узнали жители Вильнёв-сюр-Фер.

«Недавно в Париже имел место случай насильственной госпитализации, отличающийся особой изощренностью. Мать и брат добились изоляции талантливой художницы мадемуазель К… Несчастная девушка едва успела узнать из случайных источников о весьма удобной для некоторых смерти нежно любившего ее отца, которую от нее скрыли, а наутро после печальной вести, в одиннадцать часов, к ней, убитой горем, вломились в спальню двое дюжих молодцов и увезли ее, невзирая на протесты и слезы, в сумасшедший дом. Три дня спустя несчастная писала: «На моем счету тридцать лет напряженной работы, а я вот так наказана; меня держат крепко, и я отсюда не выйду».

Немного позже госпитализация была дополнена признанием недееспособности. Так убирают из общества человека в здравом уме».

17 декабря 1913 года журналист Поль Вибер призвал Поля Клоделя «дать необходимые объяснения общественному мнению, которое сильно обеспокоено подобными преступлениями».

20 декабря появилась статья с прямыми обвинениями: Камилла Клодель, «физически и психически абсолютно здоровая», была схвачена тремя мужчинами, которые без судебного ордера, нарушив право неприкосновенности жилища, запихнули ее в машину и увезли в сумасшедший дом Вилль-Эврар.

Поль Клодель не реагировал на обвинения. С октября 1913 года он занимал пост генерального консула Франции в Гамбурге. Официальное положение не позволяло ему отвечать на выпады прессы, хотя он прекрасно знал о них. В его «Дневнике» по этому поводу написано:

«Ожесточенная клевета в наш адрес по поводу госпитализации Камиллы в Вилль-Эврар в «Авенир де л’Эн» (L’Avenir de l’Aisne) и разных скандальных листках, обличающих «клерикальное преступление». Это хорошо. Меня столько незаслуженно хвалили, что клевета благотворно освежает: это нормальная доля христианина».

* * *

Запал этой пороховой бочки подожгла сама Камилла. 10, 14 и 21 марта 1913 года она собственной рукой написала карандашом три письма своему кузену Шарлю Тьерри (первое из них как раз в день госпитализации).

10 марта она писала:

«От тебя узнала о смерти папы; впервые слышу, мне никто ничего не сообщал. Когда это произошло? Постарайся узнать и рассказать мне поподробней. Бедный папа никогда не видел меня такой, как я есть; ему всегда внушали, что я – существо гнусное, неблагодарное и злобное; это было нужно, чтобы другая могла все зацапать.

Я должна была поскорее исчезнуть, хоть я и ужимаюсь, как могу, в своем уголке, все равно остаюсь помехой. Меня уже пытались запереть в сумасшедший дом […]

Поехать в Вильнёв я бы не посмела; и потом, надо еще иметь такую возможность; у меня ведь нет денег, даже туфель нет. Я ограничиваю себя в еде; горе в этом помогает. Если ты что-нибудь знаешь, сообщи мне; писать не рискую, от меня отмахнутся, как обычно».

А вот письмо от 14 марта: