Любовь к цветам и маникюру

"Привет, сестренка"? – сестер тоже, говорят, любят больше жизни. И любят, и парней от них отгоняют. Только вот Илья не знал, в чем разница. Не было у него никого в жизни, такого родного до боли. Пашка сейчас не в счет! Пашка сын, а это другое.

"Привет, родная"? – да, родная. Роднее для него только, наверное, сын. Хотя, нет, Пашка – это плоть от плоти. Это опять другое.

Ольга сидела сейчас за письменным столом Пашки, разложив свои бумаги, она что-то заносила в компьютер, стоявший сейчас тоже здесь. Костыли стояли рядом. Костыли? А, ну да, гипс.

– Привет.

– Илюша! – выдохнула тихо.

Не спросила, утвердила. Значит, ждала.

Она попыталась встать, потянулась за костылями, но Илья успел подскочить раньше. Букет! Да чтоб его! Положил на стол и подхватил свою Ольку на руки, прижал к своей груди. Какая же она у него маленькая! Уткнулся носом в ее макушку и втянул, вдохнул полной грудью такой родной запах. Запах его сестры…

– Илюша! Пришел! – он вдруг понял, что Ольга плачет. Шагнул вот так, держа ее на руках, к дивану, опустился, держа ее на весу, на одних руках, аккуратно посадил Ольгу на колени. Она уткнулась ему куда-то в шею и разрыдалась.

– Ну, что ты, Олька! Что ты! – он гладил её по голове, как маленькую девочку, и шептал только это, как заевшая пластинка. Ольга никогда не плакала. За все три года, что они были вместе, он ни разу не видел ее слез. Она всегда была как стойкий оловянный солдатик. Такая же маленькая и такая же стойкая. Слезы не были ее методом чего-то добиться от него. И вот, пожалуйста! Плачет, уткнувшись в него носом, плачет, вздрагивая всем телом.

Он так боялся этой встречи, боялся реакции своего тела на эту, когда то такую желанную, женщину. И теперь такую родную. И вот она сидит у него на коленях, сидит, вцепившись в его пахнущую, явно не розами, футболку и уткнувшись носом ему в шею, плачет. И самая главная реакция у него сейчас – это защитить, успокоить, не дать никому в обиду!

Ольга постепенно успокоилась и затихла, шмыгнула последний раз, и сидела сейчас, молча, просто уткнувшись носом ему в шею.

– Оль, мне бы помыться. Я же знаю, что от меня несет, как от бомжа! Спасибо Максу, просветил, так сказать! – попытался пошутить Илья и сделал попытку отстраниться.

Ольга отодвинулась, посмотрела внимательно своими невозможно зелеными глазами, в обрамлении мокрых сейчас ресниц и провела ладошкой по его щеке:

– Борода, – улыбнулась сквозь еще стоящие в глазах слезы, – никогда не видела, какого она у тебя цвета.

– Ну, не борода, а двухнедельная щетина, – усмехнулся Илья, – колючая?

– Нет! – Ольга провела еще раз по его щеке, будто пробуя, – надо же, совсем нет! Ой, ты голоден? У меня есть любимый тобой и Павликом борщ и котлеты!

Услышав это от Ольги сейчас, Илья понял, что, предложи она ему сейчас что угодно, хоть вареный лук, он все равно съест, еще и добавки попросит!

– Оль, можно, я сначала в душ, хорошо? Правда, ведь не розами благоухаю!

– Да, да, конечно! – она засуетилась, в попытке встать сама.

– Куда? На одной ноге прыгаешь, поэтому и похудела, да, Оль? – пошутил он и встал так же, как садился, держа Ольгу на весу. Посадил ее на стул рядом с письменным столом.

– Сиди, сам все сделаю!

– И даже цветы сам в воду поставишь? – улыбнулась, хитро прищурившись, и смахнув слезинку со щеки, Ольга.

– Нет, ну, в этом я, конечно, так не уверен, но я попробую! – поддержал ее тон Илья, – ты командуй, а я попытаюсь все правильно сделать! Сначала надо правильную вазу выбрать, я прав, да?

– Да! – рассмеялась Ольга, – вон ту возьми, синюю! Воды надо налить до половины объема. Чуть теплой воды, Илюш! – крикнула она уже ему в спину.

Пользуясь тем, что Илья моется в душе, Ольга, все-таки, проковыляла на кухню, чтобы разогреть еду для него. Он это понял по громыханию посуды на кухне, когда вышел из ванной комнаты. Прошел в спальню за чистым бельем, и там же оделся, отнес полотенце в ванную и пошел на кухню.

Илья вошел на кухню уже гладко выбритым, и одетым во все чистое.

– Оля, ну, зачем сама то? – перехватил тарелку из ее рук.

– Илюш, садись, ешь, пока не остыл! – Ольга подвинула ему тарелку с борщом и его любимый черный хлеб, он, благодарно, кивнул.

– Илюш, ты ешь, а я говорить буду, хорошо? Только не спорь, ладно?

Дождавшись его кивка, Ольга продолжила:

– Илья, я Павлику пока ничего не говорила. Да я вообще мало кому говорила. Для всех мы просто разводимся. Согласен?

– Да, пожалуй, ты права, так лучше будет, – согласился Илья, – меньше всего хочется на вопросы любопытных отвечать.

– Ага, и "сочувствующих"! – Ольга изобразила в воздухе кавычки, – ты, все-таки, возвращайся, ладно? Это ведь твой дом!

– Оль, как ты себе это представляешь? А Пашке мы что скажем? Он же большой, он же все видит. Ты же понимаешь, что в одну постель мы с тобой теперь не можем…, – он, не закончив фразу, выдохнул, оставив висеть недосказанность в воздухе.