Любовь к жизни

И тут появилась та божественная уверенность: я не могу умереть! Во мне с детства живёт сильная вера. Она всегда со мной, она принадлежит мне, и она внутри меня. В детстве я пела в церковном хоре, и это невероятно много для меня значило. Там я ощущала доверие и находила утешение. Сила, которую придавала мне моя вера, помогала мне справляться со многими трудностями.

Казалось, я нахожусь в лимбе[11]. Наша семья пыталась жить как прежде, хотя раз за разом все убеждались: это невозможно.

Несмотря на частые визиты в больницу, мы старались сохранять хоть какие-то семейные традиции.

Например, по пятницам мы устраивали охоту за сокровищами. Сокровищем всегда был спрятанный пакетик со сладостями. Со временем традиция переросла в нечто большее: иногда мы могли полпятницы придумывать новые задания. Когда я заболела, мы решили продолжить игру в коридорах Каролинской клиники. Правда, сделать это нам удалось всего один раз – а дальше мы и пытаться не стали. Было очевидно, что всё изменилось и как раньше уже не будет. Притворяться, будто скоро снова будет по-прежнему, казалось странным и неестественным.

Я не могу без слёз говорить о том, как мне тогда не хватало возможности быть мамой. До болезни я считала себя сильным человеком, у которого абсолютно всё под контролем. Пожалуй, в моей болезни самым ужасным оказалась именно моя неспособность быть той мамой, которой мне бы хотелось.

Люди часто говорят, что не понимали, насколько хорошо живут, пока на их долю не выпали тяжёлые испытания. Но мы понимали. Мы часто говорили друг другу о том, как же нам повезло. Любовь, успех, здоровье. Я думаю об этом даже сейчас, глядя на фотографии детей, сделанные до моей болезни. Мы были так счастливы вместе. У нас было всё.

И тут такое. Всё переворачивается с ног на голову. Вероятно, многое нельзя понять, если сам через это не проходишь.

Мне казалось: как хорошо, что дети ещё маленькие и пока не совсем осознают происходящее. Хотя Юсефин, пожалуй, что-то понимала, но Оскар – точно нет. Они много времени проводили со своей няней Ингер, а я всё разъезжала по больницам.

Микке молился, чтобы дети успели подрасти, прежде чем я умру. Об этом он рассказал мне гораздо позже. Он молился, чтобы у детей сложился определённый образ мамы, чтобы у них появился шанс как следует запомнить меня. Чтобы Оскару исполнилось, по крайней мере, девять. Но Микке знал, что требует слишком многого.

Из-за облучения у меня стали выпадать волосы. Они лезли клочьями, и особенно сильно перед Рождеством. Микке опасался, что это Рождество станет последним в нашей совместной жизни. И ведь так действительно могло случиться.

Просто мне несказанно повезло.

В январе, через полгода после того, как я узнала о диагнозе, Roxette получили медаль из рук короля.

На днях Микке сказал: наверное, они испугались, что я умру, и потому поторопились вручить эту награду. Пожалуй, он прав. Но мне было приятно, что нашу работу признали достойной. При этом было ужасно тяжело. Присутствовать на церемонии означало показаться на людях. Меня никто не видел с тех самых пор, как я заболела. И ко всему прочему, я стала ещё и лысой.

Мы с Мари Димберг принялись подыскивать мне подходящую шляпку и нашли очень неплохой вариант леопардовой расцветки.

Накануне церемонии журналист «Экспрессен» Никлас Рислунд позвонил в дверь Мари Димберг. Было поздно, и она уже легла. Никлас рассказал о том, что узнал, будто моя опухоль не прошла, а, наоборот, продолжала увеличиваться. Будто у меня метастазы в груди и во всём теле. Мари ответила, что не комментирует слухи о моём здоровье – и вообще-то собирается спать. Но Никлас не сдавался и требовал, чтобы она позвонила мне и узнала, так ли это. Мари Димберг попросила его проявить хоть каплю уважения и оставить меня в покое. Он же ответил, что напишет статью в любом случае, а значит, всем будет лучше, если он добавит ещё и официальное подтверждение.

В итоге Мари Димберг вышла из себя. Они начали кричать. Никлас утверждал, что она, будучи представителем публичной личности, имеет ряд обязательств. Мари парировала: она не должна отчитываться перед ним и «Экспрессен» о состоянии моего здоровья.

А потом просто захлопнула дверь.

На следующий день Мари Димберг позвонила нам и спросила, читали ли мы «Экспрессен».

– Нет.

– И не читайте, – ответила она. – По возможности не обращайте внимания на эту газетёнку.

Но разве можно не заметить «Экспрессен»? По всему городу передовицы кричали о том, что всё моё тело поражено раком. Из статьи следовало лишь одно: мне осталось недолго.

Это было неправдой, и Мари Димберг выступила с опровержением. Тогдашний главный редактор «Экспрессен» Отто Шёберг сослался на «надёжные источники» в Каролинской больнице. Наша семья была в ярости.

Всё это происходило в тот самый день, когда мне должны были вручить медаль.