Любовь к жизни (сборник)

Но вот солнце пустилось в обратный путь на север, полночный мрак сменился стальным блеском рассвета, снег начал таять, через заледеневшие пороги вновь хлынула вода, и старатели приступили к промывке. Желтая глина и куски горной породы дни и ночи напролет проходили по круто наклоненным желобам, оставляя щедрую награду сильным людям из Южной Страны. В эту-то горячую пору и пробил час для Грейс Бентам.

Этот час наступает в жизни каждого мало-мальски живого человека. Иные ведь безгрешны не оттого, что так уж дорожат добродетелью, а просто по лени. Те же из нас, кому приходилось поддаваться искушению, знают, что это такое.

В то время как Эдвин Бентам стоял у стойки бара в Форксе и глядел на весы, на которых лежал его мешочек с золотым песком – увы, сколько этого песка перекочевало уже через сосновую стойку! – Грейс Бентам спустилась с холма и проскользнула в хижину Клайда Уортона. Ждал ее Уортон в этот час или нет, не все ли равно? А вот если бы отец Рубо не увидел ее и не свернул в сторону с главной тропы, можно было бы избежать многих ненужных мучений и долгих месяцев томительного ожидания.

– Дитя мое…

– Погодите, отец Рубо! Я уважаю вас, хоть и не придерживаюсь вашей веры. Но я не позволю вам встать между этой женщиной и мной.

– Вы понимаете, на что идете?

– Понимаю ли я? Да если бы сам всемогущий Господь Бог явился ко мне вместо вас, чтобы ввергнуть в геенну огненную, я бы не отступил ни на шаг!

Уортон усадил Грейс на табурет, сам встал подле нее в воинственной позе и обратился к священнику:

– Сядьте вон на тот стул и молчите. Сейчас моя очередь, а следующий ход будет ваш.

Отец Рубо вежливо поклонился и сел, поскольку был человек уступчивый и умел ждать. Придвинув себе другой табурет, Уортон сел рядом с Грейс и стиснул ее руку в своей.

– Так ты любишь меня? Правда? И ты увезешь меня отсюда?

По лицу ее было видно, что ей хорошо и покойно с ним, что она наконец обрела приют и защиту.

– Ну конечно же, дорогая! Или ты забыла, что я тебе говорил?

– Но разве это возможно? Как же промывка?

– Стану я думать о промывке! Да я могу поручить это дело хотя бы вот отцу Рубо! Я могу попросить его доставить золотой песок компании.

– И я его больше никогда не увижу!

– Какая потеря!

– Уехать… Нет, Клайд, я не могу! Не могу, понимаешь?

– Ну, успокойся же, милая! Конечно же, уедем. Положись во всем на меня. Вот только соберем кой-какие пожитки и сейчас же отправимся…

– А если он сюда придет?

– Я переломаю ему все…

– Нет-нет, Клайд! Пожалуйста, без драки! Обещай же мне…

– Ну ладно. Я просто скажу рабочим, чтобы его выкинули с моего участка. Они видели, как он обходится с тобой, и сами не слишком-то любят его.

– Ах нет, только не это! Не причиняй ему боли!

– Что же ты хочешь? Чтобы я спокойно смотрел, как он тебя уведет?

– Н-нет, – сказала она полушепотом, нежно поглаживая его руку.

– Тогда предоставь действовать мне и ни о чем не беспокойся. Он останется цел, ручаюсь тебе! Он-то небось не задумывался, больно тебе или нет! В Доусон нам заезжать незачем: я дам туда знать, и кто-нибудь снарядит для нас лодку и пригонит вверх по Юкону. А мы тем временем перевалим через кряж и спустимся на плотах по Индейской реке, навстречу им. Потом…

– Что ж потом?

Ее голова лежала у него на плече. Их голоса замирали, каждое слово было лаской. Священник начал беспокойно ерзать на стуле.

– А потом? – повторила она.

– Что же потом? Будем плыть вверх, вверх по течению, затем волоком через пороги Уайтхорс и Ящичное ущелье.

– А дальше?

– Дальше по реке Шестидесятимильной, потом пойдут озера, Чилкут, Дайя, а там – и Соленая Вода.

– Но, милый, я ведь не умею управляться с багром…

– Глупенькая! Мы возьмем с собой Ситку Чарли: он знает, где пройдет лодка и где устроить привал, к тому же это лучший попутчик, какого я знаю, даром что индеец. От тебя потребуется лишь одно – сидеть в лодке, петь песни и разыгрывать Клеопатру да еще сражаться с крылатыми полчищами… Впрочем, нет, нам ведь повезло: комаров еще нет.

– Дальше, дальше что, о, мой Антоний?

– А дальше – пароход, Сан-Франциско и весь белый свет! И мы больше никогда не вернемся в эту распроклятую дыру. Только подумай! Весь мир к нашим услугам – поезжай куда хочешь! Я продам свою долю. Да знаешь ли ты, что мы богаты? Уолдвортский синдикат даст полмиллиона за мой участок, да у меня еще вдвое больше этого в сейфе Тихоокеанской компании и в отвалах. В тысяча девятисотом году мы с тобой съездим в Париж, на всемирную выставку. Мы можем поехать даже в Иерусалим, если ты только пожелаешь. Мы купим итальянское палаццо, и ты можешь там разыгрывать Клеопатру сколько твоей душе будет угодно. Нет, ты у меня будешь Лукрецией, Актеей, кем тебе только захочется, моя дорогая! Только смотри не вздумай…

– Жена Цезаря должна быть выше подозрений!

– Разумеется, но…

– Но я не буду твоей женой, мой милый, да?

– Я не это хотел сказать.

– Но ты ведь будешь меня любить как жену, и никогда, никогда… Ах, я знаю, ты окажешься таким же, как все мужчины. Я тебе надоем, и… и…

– Как не стыдно! Я…

– Обещай мне!

– Да! Да! Я обещаю!