— Это невыносимо! Это невозможно! Я не могу!
— Я же могу. Я же живу. Поверь мне, не было у нас иного выхода. И из моих глаз так же катились тогда слезы. Но иногда во спасение великого приходится жертвовать многим. Как пришлось пожертвовать Даарией, Гипербореей, как вы ее теперь зовете. Но не было иного выхода, как уничтожить луну Лелю со всем флотом серых, готовым уже к бою, а Даария, на свое несчастье, тогда находилась прямо под ней. Но ничего, жива свята Раса до сих пор зато, и дети наши живут на ней, радуясь теплому солнышку, и внуки с правнуками, даст Бог, жить будут. Ты не плачь о былом, но храни, что осталось. Ты понял свои ошибки, ты искупил свой грех перед своим народом.
— Как?
— Спас его только что. Фактически умер за них. Это ли не искупление? 25 миллионов погибло, но 30 тех, что были не согласны с политикой жрецов, ушли в подводный град и в Аюдаг. О том, что ты был заодно со жрецами в то время, они не знают и не узнают, сейчас это уже в целом неважно. Они верны и преданы тебе. И примут.
— Спасибо!
Я почувствовал, что камень с души таки упал.
— Во Славу Рода нашего.
— Где Дора?
— Люцифер уволок. В смысле, спас. Щас вернет, не бойся.
— Это он хотел погубить антов?
— У антов реальная мощь технократическая имеется, и ему не на руку, если они встанут за Мидгард.
Глава 44
Я открыла глаза: лежу на диване, рядом сидит Люцифер. Смотрит сурово и с тревогой.
— Как ты? — спрашивает он.
— Нормально, — отвечаю, прислушавшись к себе, — слабость только пить хочется очень.
— Какого черта ты туда полезла?! — возмутился дьявол.
— Это был мой долг. А вот ты какого черта делаешь! Ты по договору — помощь Мидгарду обещал, а не убивать тех, кто помочь может.
— Да ты что, котик, не я это! Наги, наверно, отомстить за жрецов своих решили.
Пой, птичка, пой, три чешуйки на правом запястье горят огнем выдавая ложь.
— Выпьешь чего-нибудь? — улыбается Люцифер.
— Воду с лимоном.
— Одну минутку, моя леди.
Хозяин вышел в кухню, а я быстро подскочила, начертила на стекле окна руну его жены Марены, чуть поодаль — руну Девены и быстро села на диван.
— Лимона не было, выжал лайм, пойдет?
— Пойдет.
Я, улыбаясь, взяла стакан. Люций открыл принесенною коробку конфет, взял одну и поднес к моим губам.
— С мармеладом, ты ведь любишь такие?
— Очень, — улыбнулась я, слегка вгрызаясь в конфету.
Он сделал то же со своего края, и наши губы встретились. Мужчина набросился на меня, как голодный лев на несчастную газель, подмял под себя, начал целовать шею, оставляя засосы, кусать чуть не до крови плечи.
— Эй, по тише, я не из камня, — я слегка оттолкнула его от себя.
— Прости, ты так пахнешь, я голову теряю, — прорычал он, пытаясь расстегнуть мое платье.
Я, упрямясь, не переворачивалась на живот, и он, рассвирепев, дернул его на мне у воротника, порвав одним движением на 2 части.
— Эй, оно мне нравилось, — засмеялась я.
— После 10 новых получишь, — чернобог уже прильнул к моей полуобнаженной груди и довольно больно укусил за сосок.
Я кинула вызов обеим богиням, как хранителям, проигнорировать мой зов они права не имели.
— Мне больно! — взвизгнула я.
Когда он в поцелуе до крови укусил нижнюю губу, я от души царапнула жениха по лицу у самого глаза. Тот взвыл от боли, закрывая лицо руками, я оттолкнула его, пытаясь встать, и тут же в разных сторонах комнаты появились призванные мной хранительницы. Поняв, где оказались и что видят, обе разинули рты.
— Девочки, уймите вашего мужчину рода ради! Достал, сил нет. Морок применял, совращал неоднократно. Силу применял ко мне, верховной жрице. Прощу защиты вашей.
— С-сука! Какая же ты сука! — заржал кащей нервно, наверно. Но тут же заткнулся под ледяным взглядом Марены.
— Ну вот, еще и оскорбляет, — вздохнула я, стирая кровь с прокушенной им губы.
— Пресветлая жрица-хранительница желает суда хранителей? — осведомилась Мара, поклонившись.
— Суда не хочу. Извинений и клятвы при вас, свидетелях, что такого более не повторится, достаточно.
— Да где там морока хоть тень? — возмутился мужик, — сама пошла, сучка сварожняя!
— Ну что ж, коль одна из сторон не желает примирения, будет суд, — констатировала сестрица, пожирая взглядом любовника.
— Ну, хорошо! — чернобог встал, — приношу извинения перед великой жрицей за телесные увечья и имущественные потери. Обещаю при свидетелях-хранителях, что такого более не повторится.
— Извинения приняты, — кивнула я.
— Пресветлая жрица вправе потребовать возмещение морального ущерба любой своей просьбой или пожеланием, — еще раз поклонилась мне Марена.
— Мое желание в том, чтобы ты не смел прикасаться к Ярославу, не смел покушаться на его жизнь. Не смел подходить к нему.
— Хорошо. Я лично прослежу за исполнением обещания, — поклонилась Мара.
Любила она своего мужа, очень любила и не хотела никому отдавать даже по договору вселенского масштаба.
— На том и порешим. Благодарю за помощь, хранители пресветлые, да славится ваш род. Перенеси меня обратно, — попросила я Девену.
— Ты голая, — напомнила сестра.
Мара метнулась куда-то и тут же появилась, держа в руках красивый струящийся халат золотого цвета. Люцифер вообще исчез куда-то.