Любовь Химеры

Ладно, пойдем другим путем. Отделила одно из ментальных тел и посмотрела на мир внутренним зрением, может, придет кто-то из родственников и расскажет, в чем дело.

Родственников было довольно много. Почти возле каждого стоял кто-то из усопших, готовясь встретить отошедшую душу в новом мире, чтобы той не так страшно и дискомфортно от перехода было.

— Почему случится катастрофа? — громко спросила я. Вредные духи молчали, ожидая увидеть своих близких рядом с собой уже совсем скоро. Они уже знали, что смерть — это не конец, и не так страшно, как кажется.

— Почему, ответьте, — упрямое молчание, — ну пожалейте ж вы хоть деток! Разве ж не хотите, чтоб род ваш продолжался? Разве забыли вы уже, как страшно умирать вам было?

— У капитана случится сердечный приступ через двадцать минут, второй пилот с испугу сделает резкий крен, самолет закрутит в воздушном потоке, а выровнять у него не хватит мастерства, — сказал молодой симпатичный мужчина, стоявший возле молодой женщины с совсем еще маленьким, годовалым, наверное, сладко спящим на маминых руках ребенком.

— Спасибо, — поблагодарила я, выходя из транса.

Олег сладко спал в кресле. Ну, тем лучше, не испугаешься. Я спокойно просидела пятнадцать минут и направилась в кабину пилотов. Встрепенувшейся было стюардессе внушила, что я тоже стюардесса и несу капитану чай. Вошла в кабину. Капитан, мужчина лет пятидесяти, седовласый, чуть полноватый, уставился на меня в недоумении, а я быстро постаралась просканировать его ауру, что же на тебя так давит-то, прям плитой бетонной, на душе лежит. У дочки-красавицы рак обнаружили? А пять лет назад от того же жена умерла. И денег у тебя не хватает на лечение в Берлине? И кредит тебе не дали? Все ясно.

— Вы что здесь делаете, девушка, сюда нельзя, — возмутился капитан.

— Можно, милый, можно, — я подошла к капитану, обняла его за плечи, — ты только поверь, что все будет хорошо. Нам бы только этот полет пережить, а потом я лично исцелю твою Ирочку, договорились? Я обещаю тебе! Еще внуков от нее понянчишь! Мальчика в честь тебя назовут!

Говоря все это, я одновременно передавала ему свою энергию счастья и любви, которая снесла бетонную плиту отчаянья и безысходности с его души, оставив светлую надежду и готовность бороться. Нормализовала подскочившее уже давление. Укрепила сосуды. Коснулась и второго пилота, молодого мальчишки совсем еще. Это был лишь третий его полет, он ужасно волновался и сдерживал дрожь, как мог. Ну, естественно, шансов выжить с ним не было.

— Возьми себя в руки! Это не третий, а десятый твой полет, ты все знаешь, ты в себе уверен. Все будет хорошо. Слышишь?! — парень твердо кивнул, успокаиваясь.

— Сейчас будет зона турбулентности, приготовьтесь.

Я вышла из кабины и вернулась на свое место, самолет уже начало потряхивать, прозвучала команда занять свои места и пристегнуть ремни. Но я была спокойна, все обойдется. Но, посмотрев на ауру салона, обалдела — все стало еще хуже, чем было. Я ничего не изменила! Мы погибнем, но почему?

Трясти начало сильнее, самолет сильно накренился вправо. А потом резко влево. Началась паника. Черт! Да что ж такое-то. Я отстегнулась, привстала и, посмотрев на соседа за спиной, просто охренела. Мужик явно был в трансе и отдавал сейчас очень и очень много энергии, но не помогая людям, а словно наоборот, подпитывая губящую нас стихию, чем он ярче сиял, тем сильнее нас трясло.

Ах ты ж, мразь ты этакая!

Я, спотыкаясь на ходу, бросилась к мужчине и с разбегу воткнула в его грудь аж четыре ардонийских когтя, мстительно прошипев:

— Сдохни, тварь! А мы еще жить хотим.

Мужик вздрогнул всем телом и обмяк навсегда. Шатания самолета мгновенно прекратились. Так-то лучше.

— Аркадич, разберись, а, — обратилась я мысленно к Пелегину, невозмутимо сев на свое место. — Тут один из ваших чуть двести двадцать человек разом не угробил сейчас.

— Где? — пришел мгновенный ментальный ответ.

— В самолете.

— А ты откуда знаешь? — удивился генерал.

— Так я тоже в нем лечу.

— Что? — взревел в моей голове генерал.

Пространство вокруг задрожало, размылось, подул ветер. Закружилась голова, я ощутила, что лечу в серебряном тумане куда-то вперед и секунд через десять оказалась сидящей на диване в кабинете Пелегина. А рядом со мной сидел этот с четырьмя дырками в рубашке. Процесс регенерации уже пошел, и кровь уже не текла из ран. Но в себя поганец еще не пришел.

Ах, че ж я ступила-то! Тут только башку резать надо! Больше нечего не поможет. Вон уже дышит, мразь.

— Ты что делаешь то? — Пелегин, кажется, был в ярости.

— Я людям жизнь спасла! Наш рейс отменили, пересели на этот, захожу и вижу, этот рейс был обречен, у капитана бы приступ случился, а второй пилот неопытный. Я подлечила одного, подбодрила другого, выхожу, и самолет все равно падает, эта тварь стихию, губящую нас, питает.

— Ты их не спасла, дочь, ты лишь отсрочила их гибель, — вздохнул отец.

— Как так?

— На таких рейсах не бывает случайных пассажиров. Они все всё равно умрут в скором времени. И такие обреченные рейсы — это скорее акт милосердия к людям.