Любовь Химеры

— Да. За двадцать шесть лет он ничуть не изменился! Ни на грамм не постарел! А еще он мне сейчас сказал, что Дору никто не убивал. Это было самоубийство. Типа не могла и не хотела жить с таким грузом и ушла. Я не знаю, что и думать. Но, блин, что, если он прав?

— А много ли с того разницы, прав он или нет? Доры больше нет, и боюсь, что истины нам не найти.

— Да ты прав, Олеж, прав. И мне кажется, он прав: ее сердце просто не вынесло всей скопившейся боли. Измены мужа, гибель дочери, — Влад тяжко и надрывно вздохнул в трубку.

— Хочешь, я приеду?

— Нет. Не надо. У меня Женя гостит. Ужин на кухне готовит.

— У вас все хорошо?

— Ну да, насколько это возможно. А ты береги себя, пожалуйста.

— А ты себя. Я заеду в субботу.

— А Вам никто не говорил, Вадим Аркадьевич, что незаконное проникновение на частную собственность карается по закону? — громко осведомилась Дора, поглядывая на дверь. — Ну, заходи. Чего стоишь!

В кабинет вошел Пелегин и чуть склонил голову в приветствие.

— Прошу прощения, что потревожил. Просто нужно кое-что узнать у вас, Олег, срочно.

— Мог бы и без личного визита обойтись! — буркнула Дора.

— Не мог, — улыбнулся генерал, — твой жених — один из лучших учеников нашего Демитрия, ментальную защиту держит постоянно и очень крепко. Даже, гм-м, наедине с тобой и во сне.

— Ну и умница! — Дора встала и закрыла альбом.

— Он в моем бывшем кабинете. В приемной в аквариуме, — спокойно ответил Олег, понимая, что против верховного жреца защищаться все равно что на слона с мухобойкой идти.

— Благодарю, — кивнул Пелегин. И взглянул на лицо Доры, помрачнел. — Боже, дочка, до чего ты себя довела-то, а!

— Вот ты все дочкой меня зовешь, — Дора как-то зло усмехнулась, встав напротив генерала. — А где же ты раньше был, папочка. Когда меня убивать с трех лет учили. Когда я анатомию человека изучала на собственноручно убиенных, вместо того, чтобы в куклы играть? Где ты был, когда эта ящерица содомская меня под десятки мужиков разных рас, подкладывала? Где?!

— Ты должна была через все это пройти, и не я это решал. Мне не меньше твоего больно, поверь. Но это все в прошлом, дочка, забудь, — генерал потянулся к дочери, но вдруг отлетел к стене, словно его отбросило жестким ударом.

— Какая я тебе дочка! — взвилась Дора, ее глаза стали ярко-голубыми, из зрачков пошел серебряный свет, Олег почувствовал, как воздух в комнате заколебался, стал нагреваться и загудел, словно электрический генератор. Пелегина словно пригвоздили к стене, он покрылся потом, но старался держаться стойко.

— Мне плевать, сколько существ и из каких миров одолжили для моего создания слюну или даже сперму — отец у меня один. Тот, кто любил, воспитывал и на ночь целовал! И если еще раз ты или кто-то из вас подойдет к нему ближе, чем на километр, если хоть один волосок упадет с его головы, клянусь, вы все пожалеете, что пришли в этот мир! Я не шучу, ты знаешь! Мне плевать, сколько вам тысяч лет, и какие посты в этой галактике вы занимаете. Однажды вы ответите за все!

— Учившись убивать тогда, — спокойным тоном заговорил генерал, — ты училась защищать и выживать, по закону Шайгенов, к роду которых ты тоже принадлежишь, и однажды сможешь занять у них там правящее место по закону рода и честно заслуженному поясу Шайгенов. Сможешь отомстить за род отца. Сомов это заслужил! Ты его надежда! Демитрий тоже не хотел для тебя ничего плохого, таков их обычай обучения верховных жриц, так они будят сакральные женские энергии, позволяющие управлять потом мужчинами многих рас. Для моего рода — это дико, ужасно и неприемлемо! Но ты дитя четырех миров! Я не мог присвоить тебя себе единолично. Все твои четыре ипостаси должны были быть развиты одинаково! Но. Теперь все в прошлом, ты свободна. Ну, загляни же в мое сердце! Ты увидишь в нем любовь. Ты ведь всегда ее видела. Я всегда был рядом.

— Был рядом и ничего не делал! — из глаз Доры катились крупные бусины слез. — Хладнокровно позволил убить свою внучку, если я тебе и вправду дочь. Как так, папочка? Как так? Любишь меня, говоришь? А знаешь, что — приведи мне своих глорианских дочерей. Подкладывай их так же, как меня, под бесчисленное количество мужиков. Заставь их убивать столько, сколько заставляли меня, оттачивая мастерство. Бомжей. Раковых больных, заключенных. Сколько их было? Сотни, а может, тысячи! Ты помнишь, мудрейший? Я — нет, после первой сотни со счета, знаешь, сбилась! Вот когда твои глорианские дети пройдут через все это, только тогда я поверю, что меня ты и любишь так же, мудрейший. А до тех пор не смей называть меня дочерью.

Дора плакала, в глазах генерала, кажется, тоже стояли слезы, и вдруг все прекратилось, Пелегин исчез, как и не было, а Дора снова стала собой и опрометью бросилась на улицу. Олег, помедлив секунду, бросился за ней, Дора бежала и бежала вглубь бора.