Любовь колдуна

В конце концов эти двое ушли, оставив в доме ужасающий беспорядок, забрав все документы Василия Васильевича и даже конспекты лекций (оказывается, год назад он по совместительству вел какие-то занятия в Водном институте).

Женщины были измучены обыском, Симочка тоже не рвалась навести порядок – ни у кого не было ни физических, ни моральных сил!

Ася отпустила Симочку до завтрашнего утра и, когда за той захлопнулась калитка, опустилась на колени перед растоптанной скрипкой.

По ней за время обыска столько раз прошлись тяжелые мужские ноги, что теперь на полу валялись только щепки да комок струн. Ася голыми руками принялась сметать этот мусор в кучку, собирать, то и дело смахивая слезы.

Ольга догадалась, что она хочет сделать, нашла в ворохе выброшенных из шкафов вещей белый платочек, постелила на пол и начала, придерживая Женю одной рукой, помогать Асе. Вместе они собрали остатки скрипки в узелок, и больше Ася с ним не расставалась.

На другой день после обыска она слегла в жару, однако этот узелочек всегда оставался рядом. Иногда Ася трогала его, и рваные струны отзывались тихим, жалобным стоном… Ольге казалось, что до них доносится голос Василия Васильевича, который томится где-то в кельях Крестовоздвиженского монастыря, превращенных в тюремные камеры, – и горло сжималось от тоски и страха.

…Ася облизала пересохшие губы и тихо проговорила:

– Помнишь, этот энкавэдэшник, Федорычев, кажется, назвал Женю буржуёнком?

– Еще бы, – мрачно буркнула Ольга. – Как не помнить!

– Я видела, как убили мою маму, – прошептала Ася. – Это было в ноябре семнадцатого, прямо на улице. Вернее, на Благовещенской площади, под Кремлем. Ну, на Советской теперь. Мы шли за хлебом, как вдруг раздалась пулеметная очередь – и мама упала. Рядом упали еще какие-то люди. А на них падали подстреленные голуби. Оказывается, кто-то из красных стрелял из пулемета по голубям, которые жили в кремлевских башнях. Просто так, для забавы. Ну и заодно по людям… Тогда даже ЧК еще не было, убивали кто кого хотел. Я сидела над мамой и понимала, что она мертвая. Что не встанет, что никуда мы не пойдем… Сидела и плакала. Пришел какой-то солдат, обросший бороденкой, с красной лентой на шапке, в шинели, полы которой были запачканы кровью. Поднял меня за воротник и, держа на весу, сказал хрипло: «Чего ревешь, буржуёнок? Всех вас надо на Волгу вывести да пострелять!» Я тогда сознание потеряла, не помню, что было. Но он меня, видимо, отшвырнул подальше. Добрые люди подобрали, а потом меня каким-то чудесным образом моя тетя Нина отыскала, мамина кузина… Мы с ее дочкой Алечкой и выросли. Потом нас жизнь развела, когда Алечка за какого-то краскома в тридцатом году вышла. Ну а помирились мы, когда она овдовела и за Анатолия Николаевича вторым браком пошла. Он ведь совсем другой человек был, мы его все обожали даже больше, чем Алечку. Она угрюмая, резкая, а он такой добрый, веселый…

Ольга не сразу сообразила, что Ася говорит об Андреянове и об Альбине Сергеевне.

Внезапно Ася привскочила, глядя испуганными огромными глазами:

– Послушай! Если Алечку вслед за Анатолием Николаевичем арестовали, значит, и меня могут взять. Оля! Поклянись, что ты Женечку не оставишь, никогда не бросишь и в детский дом ее не позволишь забрать.

У Ольги стянуло горло болезненной судорогой, и она даже не сразу смогла заговорить.

Поглядела на Женю, которая лежала рядом с Филькой в ногах Асиной кровати, и только головой покачала.

Да как же возможно ее оставить? Это же все равно что в Волгу броситься!

– Ася, ты с ума сошла. – В первый раз она назвала так свою хозяйку, в первый раз обратилась к ней на «ты». – Ну о чем ты только говоришь?! Да я за Женьку жизнь отдам! Но почему ты решила, что тебя возьмут? Альбина Сергеевна вместе с Андреяновым мошенничала, все махинации его покрывала, ее за это арестовали. А у вас-то с Василием Васильевичем какие были мошенничества, скажи, бога ради?!

– Я лучше Васеньки человека не видела, лучше и честнее, – жарко выдохнула Ася. – Но вот у нас в прошлом году «троцкистами» и «шпионами» оказались председатель облисполкома Пахомов, и секретарь обкома Столяров, и многие партработники. Их арестовали, судили, кого расстреляли, кого в ссылку отправили – ну и репрессиям подверглись их жены и дети. Оказывается, есть такой приказ – «О женах изменников родины». Их заключают в лагерь на пять-восемь лет за то, что не известили органы о вредительской деятельности своих мужей.

– Ну, я не знаю… – протянула Ольга с сомнением. – Может, там и было о чем извещать. Но какую вредительскую деятельность вел Василий Васильевич?!

– Не могу, не могу понять, почему его увели! Знаешь… – Ася понизила голос и опасливо оглянулась на дверь, за которой бубнила и бубнила свое упорная и неотступная, как смерть, Симочка, – даже когда весной по разнарядке арестовывали преподавателей Пединститута и сотрудников пароходства за подготовку покушения на Сталина, когда всех подряд гребли, даже тогда Васю не тронули, потому что он и в самом деле чист, как ангел, он никогда ни в какую политику не лез и никакие разговоры опасные не вел.