Любовь красного цвета

Тот факт, что Марии больше нет, абсолютно ничего не менял. Лазар сам во всеуслышанье заявил об этом. Мария наверняка захотела бы, чтобы Матильда присутствовала на показе, а значит, старая служанка будет там присутствовать. По спине Жюльет, в который уже раз, пробежал нервный озноб, и она нехотя приблизилась к двери, из-за которой по-прежнему слышалось молитвенное бормотание. Дверь через коридор, напротив, была приоткрыта, и сквозь щель виднелась розовая стена этой ужасающей молельни. Жюльет, озадаченно нахмурившись, снова отступила в глубь гостиной. А вдруг тут в самом деле есть, что скрывать? Прежде она видела во всех этих мерах предосторожности исключительно патологическую скрытность Лазара во всем, что касалось Марии. Но что, если за его настойчивым желанием оградить Матильду от прессы кроется нечто серьезное? В самом деле, интересно, что именно он так тщательно оберегает от журналистов? Может, дело и не в Матильде вовсе, а в ее квартире со всем этим «антиквариатом»?

Отчего-то раньше такая мысль ни разу не приходила Жюльет в голову. Но стоило ей только задаться этим вопросом, как глаза ее сами начали пытливо ощупывать каждый уголок мрачной квартиры, каждый находящийся здесь предмет. Остановив взгляд на камине, она принялась внимательно изучать скопище уродливых вещиц, заботливо расставленных наверху на широкой полке. Потом подошла к столу, на котором были в беспорядке разбросаны фотографии Марии – в основном недавние. Протиснувшись между двумя низкими колченогими столиками, Жюльет оказалась в пыльном углу комнаты, который почти целиком был занят громоздким бюро. Поверхность бюро, уродливого, как почти все в этом странном жилище, тоже не пустовала – здесь было полным-полно всяких бумажек, мелких безделушек и прочей ерунды. Там и сям валялись перьевые ручки, обрывки шпагата, кусочки сургуча, ножницы, стояли пузырьки с чернилами. Немудрено, что старуха ненароком задела один из них: на одном из бумажных листов расплылось огромное чернильное пятно, уже высохшее. Кажется, Матильда предприняла серьезную попытку написать кому-то письмо. Жюльет склонилась над листком. Как и следовало ожидать, бабка писала как курица лапой. Можно было разобрать только вступление:

«Mon bien-aime Christophe, Il faut que je te voie, c'est urgent… J'ai mal au coeur, tu me manque…»[41]

«Какой еще Кристоф? – удивилась Жюльет. – Может, внук?» Нижняя часть письма, так и оставшегося незавершенным, была залита чернилами. Скорее всего, едва взявшись за составление своего послания, старуха нечаянно перевернула пузырек с чернилами и бросила это занятие. «Бедняга», – искренне пожалела ее Жюльет.

Она начала перекладывать вещи, создавая на крышке бюро какое-то подобие порядка. Ей стало стыдно за собственное любопытство, однако внезапно под грудой бумаг Жюльет заметила три крохотные коробочки. Рядом с ними были разбросаны клочки разорванной обертки. Она тут же узнала эти обрывки – такую обертку использовал только Дом Казарес. Шелковая тесемка, золотистый шелк, белый шелк с монограммами… Очевидно, Мария принесла вчера старой служанке какие-то подарки и вручила их, прежде чем сесть за чай. А потом упала бездыханной. Как это все печально… Три маленькие коробочки были пусты. Что в них было? Наверное, какие-нибудь побрякушки. В знак внимания к спутнице многих лет жизни. Если это так, то Матильда скорее всего держит их при себе. Ей непременно нужно было, чтобы столь ценные вещи постоянно находились у нее на виду.

Жюльет пересекла комнату, приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Бормотание прекратилось. Она на цыпочках подобралась к спальне старухи и заглянула внутрь. Та лежала на кровати, дыша спокойно и ровно; ее глаза были открыты и смотрели прямо в потолок. Можно было предположить, что Матильда ожидает кого-то или чего-то. Жюльет неслышно отошла от двери, кляня себя за то, что не может совладать с собственным воображением. И как раз в это время в дверь позвонили. От неожиданности Жюльет вздрогнула всем телом и закатила глаза. Нет, она не лишилась чувств, но была довольно близка к обмороку.

Женщина опасливо приблизилась к входной двери и посмотрела в глазок. Поначалу застыв в нерешительности, она через пару секунд почувствовала, как безотчетная радость наполняет ее душу: на пороге стоял тот самый красавчик – английский журналист.

Жюльет повозилась с замком и через пару секунд с видимым облегчением рывком открыла дверь. Роуленд Макгуайр – она уже знала, как зовут этого мужчину, потому что его визитная карточка лежала у нее в кармане, – смотрел на нее весело и чуть-чуть бесшабашно. Выражение его лица, взгляд его красивых глаз обезоруживали – Жюльет хватило доли секунды, чтобы понять и оценить это. А в руках его пенистой волной колыхался роскошный букет цветов, что понравилось Жюльет еще больше. Это был самый изысканный букет из всех, что ей доводилось видеть в своей жизни.