Любовь Лафайета

На Рождество в Париже открылась ложа Простодушия на улице Бонди, и Лафайет отправился туда вместе с князем де Пуа и графом де Ламетом — ещё одним сослуживцем по Мецу. Гостей встречали братья-стюарды с красными лентами через правое плечо; одним из двух послушников на жалованье был негр. При входе посетители должны были сделать условный жест, приложив правую руку к сердцу и резко опустив её вниз, назвать секретное слово — «Боаз», услышать отзыв — «шибболет», после чего предъявить свои дипломы и расписаться в журнале. Среди гостей оказались иностранцы: русские граф Строганов, князь Хованский и князь Голицын, один поляк, пара немцев… Распоряжался церемонией герцог Шартрский, Великий магистр Великого Востока Франции, — любимец парижан, купавшийся в богатстве и славе порочного человека, не делая тайны из своих любовных похождений, пристрастия к вину и игре. Конечно, такой образ жизни не пристал строителю Храма Соломона, но, с другой стороны, герцог Филипп был единственным принцем крови, которого простой люд мог видеть каждый день, — это ли не живой пример отрицания соеловных различий во имя равенства? А распущенностью называли внутреннюю свободу принца, не желавшего загонять своё поведение в рамки светских условностей. Жильбер заставлял себя так думать, хотя проезд герцога по предместью Сент-Оноре разжёг угольки, которые, как оказалось, не превратились в золу: на козлах его кареты сидела принцесса де Ламбаль, а на запятках стояла Аглая! Без женщин принц обойтись не мог; Великий Восток принял в свое лоно адоптивные ложи «вольных каменщиц», под главенством родной сестры Филиппа — герцогини де Бурбон. Ах, если бы Адриенна прошла посвящение, она стала бы Жильберу не только женой и другом, но и «сестрой»!

Лафайет не рассказал ей только об одном — о том, что мечтает уехать в Америку и сражаться там на стороне инсургентов. Это бы её огорчило… Разумеется, он скажет ей, но не сейчас, потом, когда всё будет решено и готово. А пока пусть веселится без забот, ведь нынче праздники.

Маршал де Бройль тоже прибыл в столицу. Он старался не подавать виду, насколько его захватила идея маркиза. Восстание в колониях — заноза в пятке англичан, которая может вызвать нарыв и гангрену. Самое время поквитаться за унизительный Парижский мир шестьдесят третьего года, за отобранные колонии, за сотни судов, захваченных на море в мирное время и восемь тысяч матросов, погибших в плавучих тюрьмах!

Разумеется, нерв войны — это деньги, а казна пуста. Тюрго настроен резко против военных расходов, считая, что колонисты и сами смогут отстоять свои права. Но даже осторожный граф де Верженн, заведующий иностранными делами, полагает, что вступление Франции в войну неизбежно. Если ничего не предпринимать, можно упустить момент и усугубить своё положение. Сейчас инсургенты просто шантажируют Лондон, чтобы заключить с ним договор на выгодных для себя условиях. Если конфликт разрешится мирным путем, Британия станет ещё сильнее; если же англичане проиграют войну, эта жадная и беспокойная нация захочет возместить себе ущерб, напав на Антильские острова.

Вот в чём главная беда. Главный министр Морепа совершенно прав: если Франция вмешается в конфликт, исход борьбы будет решаться на море, а там владычествует Англия. Год назад Лондон запретил всей Европе торговать с непокорными колониями, позволив кораблям английской Ост-Индской компании арестовывать все суда для проверки и конфисковать груз при обнаружении оружия на борту, а кто же, скажите на милость, рискнёт пуститься в плавание по южным морям, не захватив с собой оружия! В этом году англичане переоснастили шестнадцать линейных кораблей, двадцать два фрегата и тридцать два корвета, которым граф д’Орвилье может противопоставить всего тринадцать кораблей в Ла-Манше и Атлантике. Вот если бы испанцы выступили на стороне Франции! У них тоже большой зуб на англичан, однако Мадрид боится, что искорки пожара, разгоревшегося в Северной Америке, перекинутся на огромную испанскую империю. По донесениям французских лазутчиков, главный министр Карла III даже начал тайные переговоры о возвращении Гибралтара в обмен на испанский нейтралитет…

Людовик XVI тоже считает неразумным оказывать помощь британским подданным, восставшим против своего короля, — какой пример для французов? И он не намерен нарушать Парижский договор под тем лишь предлогом, что не любит англичан — этот заносчивый и алчный народ купцов. Его величество молод, не искушён в политике и хочет остаться в истории как честный человек, верный своему слову и руководствующийся Божьими заповедями. В прошлом ноябре буря выбросила на камни у Котантена британское транспортное судно с войсками, отправлявшимися в Новый Свет; французские рыбаки спасали тонущих солдат с риском для жизни, как и положено добрым христианам. Король прослезился, когда узнал об этом! Он запретил поставлять инсургентам оружие и провиант, но ведь можно пойти другим путём.