Любовь мстителя (ЛП)

Мужчина выглянул из дыры в стене фабрики, прикрытой брезентом, угол которого хлопал при каждом порыве ветра. Это объявление никогда не прозвучит, потому что Альберт Моретти в ту ночь дал ему под зад коленом.

«Пришло время покинуть мой дом, Стефано. Ты достаточно взрослый, чтобы о себе позаботиться. Ты никогда не был частью семьи и, думаю, пора прекратить притворяться, что все наоборот. Больше никаких контактов с моим сыном. С моей женой можешь видеться по ее усмотрению».

Всплывающие в памяти жестокие слова босса до сих пор заставляли Стефано ежиться от унижения. Все еще вызывали ощущение, что он не более, чем бесполезный кусок дерьма.

Этот упрямый сукин сын тогда сказал еще, что Стефано вообще усложнял Габриэлю жизнь. Портил ее ненавистью, которую младший брат никогда не понимал. Альберт Моретти сказал Стефано, что тот причинял боль его мальчику и одновременно его маме.

Стефано не мог придраться к обвинению. Он действительно усложнял Габриэлю жизнь. Разве ребенок заслуживал этого? Нет. Но у Габриэля была хорошая поддержка, чтобы пройти через это без моря слез, презрительно думал Стефано, вспоминая, как спросил у отца:

— Где Гейб?

Отец с презрением посмотрел на него.

— Он для тебя больше не Гейб. С сегодняшнего вечера называй его Дон.

Звание босса в криминальной семье Моретти. Теперь оно принадлежит Габриэлю. Но эта новость оказалась не худшей. Стефано и представить не мог, что взгляд его отца мог стать еще более ледяным, что тот мог нанести еще больший удар ниже пояса. Но он это сделал.

«Мой сын такой человек, каким ты никогда не будешь, Стефано. Он заботится о своей семье и окружении больше, чем о самом себе. Сегодня вечером он позаботился и о бизнесе, и это уничтожило твой шанс легкого успеха за пределами нашей семьи. Да. Я знал о твоих планах уйти. Но дело, которое было основным для организации моего врага, теперь уничтожено. Так что тебе придется начинать все заново. Уничтожено посылкой от Габриэля, доставленной всего пару минут назад».

Именно тогда Стефано узнал. Если текстильная фабрика отца Адрианы больше не функционировала, значит, она больше не могла быть использована в качестве прикрытия для поставки их продукта. Никаких перспектив.

«Дочь, которую ты собирался использовать, чтобы связать себя с Джованни Перилли? Умерла. Габриэль хорошо о ней позаботился. Она была в здании, когда это произошло».

Стефано ударил носком ботинка бьющийся угол брезента. Его сердце заледенело. После того, как Альберт Моретти нанес смертельный удар, Стефано выскочил из комнаты. Но вместо того чтобы покинуть дом, как ему было приказано, он направился в спальню матери за ответами. По каким-то своим причинам она всегда отказывалась ему отвечать. До этой ночи.

Теперь Стефано был отрезан от семьи Моретти. Мать, конечно, знала, что это произойдет, и теперь больше не было необходимости в секретах.

Мужчина узнал правду о своем происхождении и не почувствовал ничего, кроме боли за собственное потерянное детство. Он даже не был способен пожалеть Марию Моретти, когда та призналась, что была изнасилована каким-то подонком. Он умер несколько лет спустя, отбывая пожизненное заключение за убийство. Очевидно, Альберт Моретти появился, когда Мария обнаружила, что беременна. Они поженились, а большой герой сообщил, что воспитает ее ребенка как своего. Так продолжалось, пока на свет не появился Габриэль, его собственная плоть и кровь. С тех пор отец называл Стефано «твой сын», когда разговаривал с женой об их старшем. И никогда «наш сын», как делал, когда речь заходила о Габриэле.

Черствый старик заплатил за это сполна. Позже, той ночью, когда Стефано и Фурио вернулись, чтобы положить конец ублюдку, прежде чем прозвучат какие-либо официальные объявления от лица Габриэля. Они вошли в дом Моретти, Стефано направился в подвал в поисках брата. Не обнаружив его, он присоединился к Фурио в хозяйской спальне особняка. Старик уже был мертв. И, к несчастью, Фурио увлекся и прибавил к нему еще и труп Марии Моретти. Стефано был так смертельно ранен правдой, которую эта женщина раскрыла всего несколько часов назад, что вышел оттуда, чувствуя не больше сочувствия, чем к незнакомцу.