Назойливая нежность. Да что же в самом деле со мной? Становлюсь мазохисткой. Хочу ненавидеть! Не люблю… Взорвать! Ну и что? Все вранье!!! Прогон Островского[11]
. Как жаль, что я не в спектакле. Хороший спектакль и молодцы ребята.Поссорились с З. серьезно. После 12 ночи пришли Т.Лукьянова с друзьями на два часа с его разрешения. Наутро не разговаривает. Я извинилась за ночное, но он, удобно для себя, отключил память и через день написал записку: «А дело заключалось в том, чтобы наутро сказать: “Извини!” На копейку самолюбия».
Позавчера после спектакля «Товарищ, верь!» З. ушел как будто бы к Бурляеву[12]
и пришел очень поздно. Вчера весь день его не было дома, и не пришел ночью. Использовал ссору. И ведь тоже – сердечные дела. Дай бог ему здоровья.Увидеть Шагала.
Около 1 часа – к Галке Орловой.
Весь вечер было плохо. Ненавижу себя, но я люблю!!!
До рева – плохо. Вечером поехала к Галке, которой не оказалось на месте. Просидела два часа, оставила записку с настоятельной просьбой прийти ко мне.
С 9:30 до 10:30 у меня – Галка. Немного успокоилась. Вечером «Послушайте!». Вдруг – человек и на «вы»: – Здравствуйте.
«Час пик» – утром. Грустный Лёнька. Вечером не выдержала, пришла в театр. С Т.Ж.[13]
спели «Вальс при свечах». Что ж, может, получится, уже прилично. А с З.П.[14] пели превосходно.Неймется мне. Тоска. Дома ничего не греет. Слоняется З. Почему мы не разошлись? Почему он не уходит?
Я одна дома. Звонок в дверь. Открываю – Лёня.
– Родная моя, я на секунду. Ты уезжаешь, – куда тебе писать?
– Все равно не напишешь…
– Напишу.
– Как в том году?
– Поклянись, что никому не скажешь, ради твоих и моих будущих детей.
. . . . . . . . . . .
– Если бы не ты, я бы повесился. Дома чуть не дошло до развода, крупно наговорили друг другу гадостей. Она все время взвинчена, жалуется, что отощала и совсем старая стала.
– Извини, ей нужен ребенок, – успокоится.
– Нет…
. . . . . . . . . . .
– Через 10 минут уйду.
Грустно, но слов нужных нет. Постояли. Какая страшная фраза: «Ради моих будущих детей».
…Как противно затошнило…
Я: Я мешаю тебе?
Л.: Это после всего, что я сказал? Ты презираешь меня за трусость?
Я: Немножко.
. . . . . . . . . . .
– Тебе куда писать?
– Не нужно.
– До встречи.
И так просто ушел. Про себя – «прощай» и – «не уходи».
Бедная Машка. И у нее не так все просто.
Конец сезона. Через три дня – Сухуми. Дома приделала занавес из бамбука. Чувствую себя одиноко. Хоть бы З. приезжал, что ли.
Прибежал Лёнька за своими рукописями. Искала – не нашла. Пригласила пройти в комнату – отказался: спешил куда-то.
Как я люблю своих друзей! Господи, огради их от бед, от всяческих несчастий. Дай им мир, и пусть им будет уютно в этой жизни. Счастье, что у меня есть настоящие друзья.
Я в Павлово-Посаде с мамой и Денисом. Обещала обратно в Москву приехать поздно, но приехала, как в анекдоте, раньше. Дверь в квартиру – настежь. За столом – огромная девица. На столе – бутылка вина, бокалы и коробка конфет.
Я: Журналистка?
Она молчит.
ЗОЛОТУХИН: Нет.
Я: Кто она?
З.: Аленушка, ты кто?
ОНА (пожимает плечами).
Я: Вы что тут делаете?
(Опять плечи.)
– Пришли по делу?
З.: В гости.
Я: Откуда она взялась?
З.: С телевидения. Вот зашла.
Картина Репина «Не ждали». З. бегал за водкой, оставив ее одну дома. Мама пришла бы в ужас. Как окатило грязью. Стыдно сказать, как я со всем этим разобралась. З. был пьян вдребезги. Раненую амбал-девицу «проводила» до лифта. По-моему, чем-то разбила ей голову.
Золотухина штурмует любовными письмами К.
Я в Сухуми с запиской Олега К.[15]
главврачу с просьбой о моей опеке. От природы русая, сейчас я блондинка. В понедельник отправлюсь на турбазу, а сейчас три дня я вынуждена буду ночевать в доме для гостей, что стоит около железнодорожного вокзала. Опекали так, что не знала, как унести ноги. Страшно выйти из дома, замуровала себя: закрыла окна ставнями, выключила телефон, телевизор. Тишина. Кромешная тьма, и только в туалете – солнце. Туалет – огромный, и высоко – окно. Это моя «прогулочная» комната. Ночью читаю молитву: «Защити меня, Господи, силою честного и животворящего своего креста и сохрани меня от всякого зла».