Любовь навылет

Она безмерно, до слёз была благодарна Эду за то, что он не спрашивал о причинах таких странных травм. Он вообще ни о чём не спрашивал: то ли не хотел знать, то ли берёг её гордость. Лишь в одном она была уверена: Эд обсуждал с Оленевым свои чувства. Возможно, даже просил посодействовать, как-то повлиять на её выбор. Не зря же Оленев дважды акцентировал её внимание на том, как сильно Эд в неё влюблён. Что ж, теперь все будут счастливы.

— А у тебя есть какое-нибудь вино? — спросила она, морщась от боли.

— Да, конечно. Белое, красное?

— Без разницы.

Эд достал из холодильника бутылку белого и наполнил два бокала. Поставил один перед Дашей:

— Может, приготовить тебе что-нибудь?

— Может, приготовишь мне ванну? — в тон ему ответила Даша.

Эд улыбнулся и ушёл в ванную комнату. Даша аккуратно подняла бокал заклеенными пальцами и отхлебнула вина. Она чувствовала себя пыльной и несвежей, ей хотелось вымыться с мочалкой и лечь в чистую постель.

Он вышел через десять минут, гладко выбритый и немного смущённый.

— Ванна готова.

Даша разглядывала его угловатые скулы, покрасневшие от бритья. Что ж, Эд не терял времени даром: сказал — сделал. Без бородки он выглядел более молодым и менее брутальным, но Даше было всё равно. Ей просто хотелось избавиться от рыжей бородки. Она кивнула в знак того, что удовлетворена его поступком.

В ванной комнате Эд снял с неё платье, бельё и опустился на колени, чтобы расстегнуть босоножки. Даша поочерёдно приподнимала поцарапанные ноги, а он легко трогал её лодыжки прохладными пальцами. Потом подал руку и помог лечь в ванну, наполненную горячей водой. Присел на край. Достал губку и кусок мыла.

Пока он её мыл — а он и правда мыл, а не гладил под прикрытием пены, — Даша сидела в ванне с закрытыми глазами и ощущала, как расслабляется каждая мышца. Кончики пальцев неприятно ныли, она держала их на весу. Хотелось принять болеутоляющее или выпить дополнительный бокал вина, но от ласковых прикосновений из тела уходило болезненное напряжение, и Даша как в трансе подставляла Эду плечи, спину и грудь. Мысли смывало вместе с потом и грязью, голова наполнялась чудесной звенящей пустотой.

Он замотал её в полотенце и отнёс в спальню. Она ждала, что он станет делать дальше. Укроет одеяльцем, подоткнёт уголки и оставит спать в одиночестве? Нет, Эд начал её целовать. Покрывал поцелуями всё её тело — сверху донизу. Шею, живот, бёдра, ступни. По коже побежали мурашки, соски напряглись. Какой смысл хранить верность мужчине, который любит другую?

Даша раздвинула ноги. Если Эд хочет её трахнуть — пусть сделает это сейчас, пока она слаба духом и не способна сопротивляться. Эд разделся. Навис над ней, дыша горячо и сорвано. Похоже, он волновался сильнее, чем она. Даша зажмурилась и приготовилась ощутить его член. Но он медлил. Она открыла глаза и в полутьме увидела, как Эд надевает презерватив на полувставший член. У него не получалось: латекс не желал разворачиваться и сползал с головки. Её пронзило чувство вины и стыда. Она вела себя с этим человеком как бессердечная дрянь: манипулировала, обманывала, пользовалась его добротой, требовала жертв. Пусть у неё и были основания злиться, но доводить его до нервного срыва она не имела права. Тем более, что она знала о его психологических проблемах, знала о первой несчастной любви. Если бы Нина Петровна, Илья Михайлович или… или Матвей Иванович узнали, как она обходится с их сыном и другом, они бы её не простили. Возможно, они стали бы её презирать.

Даша накрыла беспокойные пальцы Эда:

— Не надо, расслабься. Мы никуда не торопимся. Всё в порядке.

Она обхватила его за плечи и потянула на себя. Они мягко свалились на постель, и Даша положила голову Эду на плечо:

— Я хочу спать, обними меня. И обнимай всю ночь. А утром… утром приготовь мне яичницу, большую, с сосисками. И кофе покрепче…

* * *

Ночью Даша проснулась, словно кто-то толкнул её в бок. Осторожно встала, чтобы не разбудить сопящего Эда, и на носочках вышла в гостиную. Пахло «Шанелью №5» и крепкими сигаретами, которые курила Нина Петровна. Значит, она уже вернулась с шашлыков. Где её спальня, Даша не знала, но подозревала, что на втором этаже.

Она выглянула в окно: кусты сирени, облитые лунным светом, покачивались от ветра, вдали угадывался берег реки. На пляже догорал костёр. Народ, наверное, ещё пил, веселился и танцевал. На минуту её охватило злое мстительное чувство. Ей захотелось спуститься к реке и дать пощёчину Феде Стародубцеву: за Оксану, которая три года страдала от обиды и неспособности осознать произошедшее, за Оленева, который безропотно вынес клевету и потерю любимой работы, а ещё за то, что Федя был феноменально, безбожно красив. Будь он невзрачным или хотя бы обычным, ему бы и в голову не пришло, что все вокруг (включая коллег мужского пола!) хотят с ним переспать. Какое непомерно раздутое самомнение! Какой патологический нарциссизм!