Любовь не по сценарию

– Черта с два не может! Она мигом выставила меня идиоткой, которая, не глядя по сторонам, выскакивает на проезжую часть, а про твои романы ей нечего сказать? Как насчет открытого заявления о том, что Райан Кристенсен не спит ни с Лорен Делани, ни с Сюзанной Страсс?

– Она этого не сделает, – твердо сказал он, – и ты не посмеешь ее об этом просить.

– Почему? – У меня выступили слезы. Райан против меня!

– Потому что противоречивость образа способствует продажам билетов.

– Просто не верится, – фыркнула я. – Моя жизнь, моя репутация могут отправляться в помойку, но боже упаси повредить продажам!

– Тарин, прекрати.

– Нет! Иди на фиг. Я здесь сижу, в бинтах, в гипсе… потеряв нашего первенца, и должна это хавать ради продажи билетов?! Знаешь что, Райан Кристенсен? Пошел ты…

Я бросила трубку.

У Эллен отвисла челюсть, но мне было уже плевать. Райан только что объяснил мне, на каком я месте в списке его приоритетов.

Через две минуты он перезвонил. Я не стала слушать и отключила телефон. Слезы лились ручьем. Перкосет уже не заглушал боли в ушибленных ребрах. Я положила подушку на пакет со льдом и безудержно разревелась.

– Тарин, милая, – утешала меня его мать, – не расстраивайся так.

У нее зазвонил мобильник.

– Я сейчас не могу с ним говорить, – выдавила я сквозь слезы.

– Райан, нельзя так огорчать Тарин. Ей нужно поправиться. – Эллен вышла с телефоном в кухню, но я все равно слышала ее голос. – Сынок, она потеряла ребенка. Ты должен бы понимать. Она в гостиной, плачет навзрыд. Ей и так хватает стрессов. Я знаю, милый, и тебе тоже…

Вернувшись в гостиную, Эллен протянула мне телефон:

– Он хочет с тобой поговорить.

– Скажите ему, пусть спросит Марлу, что я должна сказать. – Я утерла глаза рукавом.

– Тарин, – с материнской строгостью повторила Эллен.

Этого я уже не вынесла. Схватившись за край дивана здоровой рукой, я передвинулась к краю, чтобы встать, и вскрикнула от пронзившей тело боли.

– Не вставай, – упрекнула меня Эллен.

– Нет, мне надо встать, – выдавила я сквозь зубы.

Она хотела меня обнять, но на моем теле не было живого места. Кое-как подтянув под себя ноги, я медленно выпрямилась. Эллен все протягивала мне телефон. Я взяла трубку:

– Знаешь, когда я валялась на улице, то страшно обрадовалась, когда меня пристегнули к носилкам и сунули в машину. Потому что папарацци больше не могли снимать, как я лежу в луже крови. А когда фельдшер стал срезать с меня одежду, мне показалось, что меня насилуют. Я думала, это худшая минута в моей жизни. Потом врач сообщил, что во мне погиб ребенок, и я думала, что это – худшая минута. А теперь ты объяснил, что все это было не зря и мне следует жить во лжи и боли, лишь бы люди ходили на твои фильмы. Спасибо тебе. – Я закрыла телефон, вернула его Эллен и заперлась в спальне.

Через несколько часов Эллен постучалась ко мне:

– Тарин, милая, ты не проголодалась?

– Нет, спасибо.

Я промочила слезами целую пачку салфеток. Эллен за это время пять раз разговаривала с Райаном. Телефон у нее звонил каждые двадцать минут.

– Выходи, моя милая, надо поесть. Ты весь день голодная.

Мне было все равно; есть не хотелось, и я не стала ее слушать. Минут через десять в дверь снова постучали, на сей раз громче.

– Тарин, это Мэри. Открывай.

Приходилось отдать должное маме Райана – она была находчива.

– Я в порядке, Мэри. Дайте мне побыть одной.

Мне ни с кем не хотелось разговаривать – лишь упиваться горем.

– Привет, Пит, это Мэри. Приезжай к Тарин, надо выломать дверь ее спальни. Она заперлась. Захвати дрель, высверлим защелку. Что? Ногой вышибить?

Когда я открыла дверь, Мэри улыбалась. Звонок Питу она разыграла.

– Но так и будет, если опять запрешься, – пригрозила она.

Я услышала, как Эллен говорит по телефону – очевидно, с Райаном. Когда я вышла, она выскочила в гостиную. Она докладывала Райану о каждом моем шаге. Он позвонил ей несколько раз за вечер, но я отказывалась с ним разговаривать. Мою обиду не могли смягчить никакие извинения.

На следующее утро меня засыпали цветами. Три дюжины роз на длинных стеблях с запиской: «Я люблю тебя – прости». Я оставила их вянуть в коробке. Как будто розы могут что-то исправить! Может, вернут мне свежесть лица? Ах да! Счастливый Валентинов день! Не будь здесь его матери, розы отправились бы на помойку, но Эллен нашла хрустальную вазу и несколько минут возилась с цветами.

– Знаешь, ему тоже тяжело, – заявила она, поставив букет мне на стол. – Он страдает вместе с тобой.

Понятно, она пыталась представить мне точку зрения сына, отвлечь от себя, но я так озлилась, что думала только о своих несчастьях. Райан не слишком старался защитить мою репутацию, – значит, только и оставалось, что полагаться на себя.

Эллен попрыскала на тряпку полиролем и стала протирать пыль. Улыбнулась, что-то припомнив:

– Помнишь, Райан звонил отсюда отцу и говорил, что ты приглашаешь его на рыбалку? – Она повернулась ко мне.

– Да.

Я прекрасно помнила.