Любовь плохой женщины

— Конечно, здесь я имею в виду развлечения и времяпровождение, имеющие место быть вне стен офисов. Но все эти интрижки заводятся на рабочих местах, где люди вынуждены тереться друг об друга день за днем, неделю за неделей. Хочешь не хочешь, а все эти старые инстинкты дадут о себе знать.

— Да, наверное, — допустила такую возможность Кейт, которая всегда работала почти в полном одиночестве.

— И в связи с этим, — продолжала Элли в своей поучающей манере, — чем раньше ты избавишься от Наоми, тем лучше. Иначе страшно подумать о том, к чему они с Алексом могут прийти. Ну ладно, ладно, не смотри на меня так, я просто пошутила. В конце концов, она ведь ему в матери годится.

— Да, я знаю. Но мне кажется…

Когда Кейт была еще подростком, с ней стали случаться странные приступы. Она как будто удалялась от того, что происходило в конкретный момент времени и в конкретном месте, и к ней вдруг возвращались обрывки давно забытых разговоров, реальных или выдуманных, но не в виде смутных воспоминаний, а звучными, гремящими фразами. И появлялся запах гиацинтов — сырой рыбы? влажного подвала? — нестерпимо сильный, и все же неуловимый. Завороженная, в плену таинственности происходящего, Кейт замирала в ожидании, когда она вернется в себя, что неизменно сопровождалось головокружением, тошнотой и крайне неприятным ощущением сухости в ноздрях.

И сейчас с ней происходило то же самое — этот уже привычный синдром.

— Извини, — пробормотала она, когда к ней вернулась речь, — мне надо выйти на минутку…

Черные тучи неслись в ее голове, пока она добиралась до туалета. Там она закрылась в кабинке, тяжело села на стульчак и опустила голову в ладони. Она справится. Она всегда справлялась. Но на секунду ей представилось, что она действительно может покинуть ресторан, лежа на носилках.

Джеральдин Горст обедала в городе — это был ее небольшой подарок самой себе, маленькая компенсация за дневные труды. Она любила есть одна, в успокоительной тишине, без притязаний и помех со стороны семьи. Она любила приступать к еде, когда ее ничто не отвлекало, любила доедать все до последней крошки, так как до сих пор где-то в ее подсознании хранились образы из детских книжек — Джек Хорнер со сливовым пирожком, мисс Маффет с творогом и сывороткой, королева с хлебом и медом[18] — воспевающие чревоугодие в одиночестве.

А еще она обожала атмосферу старинного шарма, аутентичный тюдоровский стиль шестидесятых годов, столь преданно поддерживаемый в Бэй-Три-кафе. Она устроилась в своем любимом уголке, на мягкой скамье и, подхватив меню, пробежала глазами вдоль списка блюд, который был ей так же знаком, как список телефонов старых друзей.

«Телячья отбивная, — решила она с чувством удовлетворения, — с капустой и молодым картофелем в масле. И затем песочное пирожное с крыжовником».

— Говорят, скоро начнутся дожди, — доложила по-матерински заботливая официантка («Как же ее зовут?»), к которой Джеральдин давно уже обращалась по имени и с которой она любила перекинуться парой слов. — В прогнозе погоды обещали грозу.

Джеральдин призналась, что уж ее-то этим не расстроишь. Хорошая гроза освежила бы воздух. И кроме того, она не очень-то любила жару. Затем, когда она уже собиралась озвучить свой выбор в пользу отбивной, какой-то подспудный импульс заставил ее заказать жареную рыбу с картошкой.

— Треску или камбалу? — уточнила официантка, и огрызок карандаша замер над ее блокнотиком.

— Камбалу, пожалуйста, Агнес, — твердо ответила Джеральдин, так как считала камбалу рыбой для дам, а треску — рыбой для мужчин, тогда как морской окунь был чем-то средним (ни рыба, ни птица, как она для себя определила). — Я очень люблю камбалу.

Маленькая деловитая фигурка в белой накрахмаленной наколке и передничке исчезла в дверях кухни, откуда, словно из некоего жизненно важного органа, словно из разорванных внутренностей, вырвались на мгновение съедобные пары и горячее ароматное шипение. Джеральдин, довольная тем, что находилась в умелых и заботливых руках, расслабилась на сиденье и с благожелательной улыбкой огляделась по сторонам.

Оставленный ею у ног пакет опрокинулся, и на ковер вывалились тюбики и упаковки с самыми распространенными медикаментами — для освобождения кишок и, наоборот, для их укрепления, для уменьшения боли и успокоения, для смазывания укусов насекомых, для облегчения последствий загадочного несварения желудка. Ведь их поездка была уже не за горами.

Однако в данный момент ей не требовалось ни одно лечебное средство. Она прекрасно себя чувствовала. Рестораны такого рода были ее любимыми: с темными дубовыми балками, многорожковыми настенными лампами и медными чайниками, где престарелые леди подолгу сидели над гренками с яйцами в мешочек, а их фетровые шляпы почти соприкасались полями под воздействием магнетической силы сплетен.