Любовь по завещанию (СИ)

И протянула его на ладони. Захар так растерялся, что его взял, чуть коснувшись моей кожи пальцами — щекотно. Тут до меня дошло, что я ляпнула лишнего, удивлять и шокировать людей конечно приятно, но не рано ли? Так его кондрашка хватит, овдовею раньше срока… Обошла его, окаменевшего, прошла в гостиную. Мотоцикл китаянки тоже отчистили до блеска, теперь хотя бы цвет видно — красный. Открученное колесо тоже сверкает.

А у меня настроение — хоть посвистывай. Правда длилось оно недолго. Я слишком привыкла жить одна, поэтому закинув вчера в машинку свое нижнее белье просто забыла про него. Сейчас вот вспомнила, открыла, а там… Я даже успела забыть о том, что я взрослая умная женщина, весь тренинг насмарку.

— Захар! — завизжала я. — Что это?

— Где? — спросил он. — Мышь увидела?

Заглянул через моё плечо, хмыкнул. Потом достал из машинки кроссовки, мать вашу. На носке одного из них повисли печально мои кружевные трусики.

— Это кроссовки, — весело ответил он. Полез внутрь кроссовки, достал оттуда ещё одни мои трусики, бросил мне, я на автомате поймала. — А это трусы.

Глава 8. Захар

Она купила ёлку. Елка была здоровой, гораздо выше Барби, я даже засомневался, хватило ли у неё денег, может стоило больше дать. Елка торчала из окна автомобиля — мы приехали вместе. Барби кинула на меня не очень добрый взгляд и ёлку вытащила, затем поволокла к подъезду. Я задумался — интересно, хоть половина до квартиры доберётся, учитывая, как попрыгает несчастное дерево по мерзлому асфальту? А в подъезде я её разглядел.

— Она голубая, — сказал я.

— Сам ты голубой. Мужчины склонны к дальтонизму. А ещё к мудачеству.

Я пожал плечами — мне на ёлку насрать. Иду себе тихонько сзади, наблюдаю за мучениями Барби и самую малость за её задницей, отсюда она очень хороша. Барби кряхтит и пыхтит так старательно, что у меня даже эрекция появилась. Спишем это на задницу… Иду и думаю, когда же попросит помочь? Не просит. Между вторым и третьим этажами у меня лопнуло терпение и ёлку я отобрал.

— Чугунная она что ли? — удивился я.

Донёс до квартиры, поставил возле мотоцикла, все, дальше пусть сама. Пошёл на кухню искать еду. Тут следовало сказать, что готовила Барби отлично, и её еда была гораздо вкуснее пиццы, а ресторанная, оказывается, приелась. Но… все это было до того, как она освоила чили. Теперь я пробовать боюсь. Барби возилась с елью, я принял душ. Отсиживаться в кабинете было глупо — там из-за старых деревянных рам ужасно дуло и было холодно, Барби даже под дверью туда подтыкнула. На кухне мне надоело. Я смирился — мне придётся находиться в одной комнате с Барби добровольно.

Я сел на диван, уткнулся в телефон. Одним глазком смотрю на неё. У неё елка отказывается стоять, падает. Барби матерится, как сапожник, и ёлку ставит обратно, та снова падает. Я даже заинтересовался, телефон в сторону отложил. Дальше Барби ушла в свою комнату и вернулась… с ящиком инструментов.

— Тебе помочь?

— Обойдусь без рафинированных снобов.

Ха! Ничего, моё дело предложить. Я ожидал фиаско, однако Барби перевернула ёлку — она грохнулась на пол с диким шумом и скрежетом, а потом споро заработала отвёрткой. И елка встала. Игрушки у деда были, целая коробка.

Елка после волочения и падения немного примялась, и выглядела так себе, особенно, если вспомнить, что она голубая, но Барби это нисколько не смущало. Уселась на пол, сидит, игрушки сортирует. Красные шары. Голубые. Все стекло, ещё советского производства. Крошечный дед Мороз на верёвочке. Домик с заснеженной крышей…

Я давно понял, что мы с Барби не одного поля ягоды. И дело не в том, что кто-то хуже, кто-то лучше, просто — разные. А сейчас… она словно про меня забыла. Достала моток гирлянды, включила в розетку. Огоньки мигают разноцветными всполохами, словно в догонялки играют на её коже. В руках — игрушка. Она внимательно её рассматривает, о чем думает, интересно? Уж явно не о том же, о чем я.

Я думал об упущенных возможностях. Вспомнил то самое лето. Мне восемнадцать, ей шестнадцать. А она такая… красивая. Просто невозможно. Нет таких слов, чтобы описать мягкий цвет её загорелой кожи, пряди выбеленных солнцем волос… как описать смешинку, что жила в её глазах? Никак. Казалось, она была готова смеяться по любому поводу. Губы изгибались в улыбке, влажно блестели белые зубы. Она вся такая была… как из сказки. Из очень неприличной сказки. Невозможная и недостижимая. Глупая и ветреная маленькая эгоистка.

В глазах у неё не только смех и чувство превосходства над всеми. Там наркотик. Я никогда не баловался наркотой, мне это не нужно было, но уверен — действие такое же. Когда ещё и ещё хочется. И хорошо, и больно. И кажется, что в пропасть летишь, остановиться невозможно, исход — летальный, много не дано. Наркотики вообще до хорошего не доводят.