Любовь под абажуром

– Ерунда, – обронил безучастно Алексей Геннадьевич, продолжая стучать по отполированным клавишам пишущей машинки. – Не теряйте время, молодой человек, на бесполезную борьбу. Ищите свой материал. – Карабанов вдруг превратился в принципиального наставника. – Держите курс на книгу!

Он встал из-за стола. После скупого напутствия почесал большим пальцем аккуратную морскую бородку и в задумчивости отодвинул штору:

– Пора, Саша! Пора! В добрый час!

Он разлил водку по граненым стаканам и из тумбочки достал банку соленых огурцов.

Не помню, сколько в тот вечер мы совершили совместных проникновений за штору. Домой я вернулся под утро, а Карабанов остался в редакции дорабатывать очерк о председателе областного отделения Союза художников.

Луца я встретил на автовокзале. Он был в своем сосредоточенно-пасмурном настроении. Однако наградил меня дружеской улыбкой. По дороге в гостиницу он заявил, что поедет к Люде завтра, ибо устал от тряски в автобусе, хамства таможенников, хочет принять душ, отдохнуть и выспаться. Более того, он вызвался доехать до общежития без моего сопровождения. Я не возражал, наоборот, был доволен, что спокойно допишу статью, которую мне предстояло сдавать в понедельник.

Я простился с Луцем у гостиницы. Через пару дней он обещал мне позвонить и пригласить на пиво. Я побежал на остановку и уже из громыхнувшего дверьми трамвая увидел его, нескладного и худого, все еще стоявшего с нелепым полосатым чемоданом на колесиках у гостиничной вывески.

Через несколько дней мне позвонила… Неделюк. Она всегда пребывала в недобром расположении духа, но в этот раз голос ее сплошь пронизывали гневные интонации.

– Саша, ну кого ты нам привез?! – кричала она в трубку. – Посмотри, какие немцы понаехали в город: породистые, холеные! А это кто? Два метра сухостоя, тростник болотный в тертых джинсах!

– По росту он подходит, – пришлось мне оправдываться. – К тому же, из хорошей семьи.

– Может, и из хорошей, да с дурными манерами, – не унималась Неделюк. – Даже цветы девушке на первом свидании не подарил. Еще и спрашивает, на чем бы вы хотели поехать в центр: на трамвае или такси?

– У них не принято дарить цветы женщине, которую видишь первый раз, – вступился я за Луца.

– А ты бы ему объяснил, что без цветов у нас с женщиной не знакомятся, – напирала Неделюк.

– Таня, вы все это затеяли, а я теперь виноват, – взбесила меня староста. – Радуйтесь, что он вообще приехал.

Но Неделюк меня не слышала.

– Он еще и в Польше работает! И фамилия у него польская! Ну какой же это немец?

Она продолжала награждать Луца нелицеприятными эпитетами, пока я не бросил трубку.

Какого черта я ввязался в эту историю?

Возвращаться к пресному репортажу об открытии нового трамвайного маршрута не хотелось.

Луц мне не позвонил. А я не появился в общежитии после этого разговора.

4

Прошло семнадцать лет. С подругами я не общался. Периодически виделся с Фомой. Он работал дизайнером на мебельной фабрике.

Хтей стал художником по янтарю. В краеведческом музее я долго рассматривал два его изумительных парусника, выполненных по заказу городской администрации.

Чадин иногда мелькал на местном телевидении в новостных программах. Комментировал культурные события, выдвигал проекты обустройства исторической части города.

Я покончил с журналистикой. Поработав в нескольких рекламных фирмах, я основал собственное агентство по производству наружной рекламы и даже накопил на двадцатипятиметровую студию на городской окраине. Но случилось это после того, как я развелся.

С Анастасией я промучился полтора года. Жизнь под диктатом властной женщины с деспотичными замашками Неделюк очень быстро превратилась в ежедневное испытание. Романтические отношения двух влюбленных легкомысленных созданий вытеснила отвратительная семейная грызня. Вечерами я сознательно задерживался на работе. Приходил домой в девятом часу с одной лишь целью поменьше до отхода ко сну лицезреть эту истеричную особу, распространившую свою гегемонию на весь периметр съемной квартиры. Анастасия встречала меня в гостиной, победно восседая на диване за семечками и пивом, готовая перейти в наступление, стоило мне изречь что-нибудь, что выходило за рамки ее представлений об идеальном муже. Во мне ей не нравилось всё: прическа, одежда, обувь, привычка читать на ночь, пятничные походы в баню с друзьями. Ее бесил мой рабочий микроавтобус. Она считала мой верный «пыж»⁶ ржавой рухлядью на колесах и однажды отказалась в него садиться, что меня сильно обрадовало. Она терпеть не могла ходить со мной в гости к своим «просвещенным» подругам. Впрочем, я сам отказался от этого мутного занятия. Тогда она стала намеренно задерживаться допоздна на женских посиделках, которые нередко заканчивались в ночных клубах. Ее подруги были дамами преимущественно разведенными, занятыми бесконечными поисками спутника жизни.