Любовь под боевым огнем

– Благодарю вас, капитан, но, право, мне одной даже и страшно. Если можно…

– Обождать господина Можайского? Сделайте одолжение, ведь у меня здесь большая погрузка.

Разобравшись с кислотой, Можайский возвратился к пароходу, где очень обрадовался обязательному предложению капитана.

– И при этом не торопитесь, – пояснил Тавасшерн, – здесь я нагружаюсь леденцами для персидских гаремов и свечами для мечетей Ирана. С Богом!

На катере, направлявшемся вдоль берега к Черному городку, миссис Холлидей первая нарушила молчание.

– Вглядываясь в ваши характерные отличительные признаки, я начинаю терять веру в некоторые основные начала физиологии, – заметила она своему спутнику. – Вы должны бы служить представителем энергии, а между тем вы уступили Марфу без боя, точно никогда и не любили это кроткое создание.

– Согласитесь, что в конце концов это кроткое создание может служить прекрасной рабыней, но не женой человека, способного, как вы думаете, помериться при случае с прихотями судьбы, – отвечал Борис Сергеевич. – Рабство в супружеской жизни я признаю большим несчастьем. При лучшем исходе оно приносит подвиг бессменного милосердия, а в худшем – крепостничество… и вот где же тут счастье?

– Борис Сергеевич, вы идете против Тургенева, который решил, что чувство любви по самой природе своей отвергает равенство и даже гордится своей подкладкой крепостничества.

– Я не преклоняюсь перед авторитетами, в особенности в их определении жены и женщины. Увы, наши авторитеты и мыслители принесли своим сестрам и дочерям немало вреда. Начало этому злобному направлению одной половины против другой положил, если не считать древних моралистов, Симеон Полоцкий.

– Ведь это ему принадлежит открытие, будто «пол женск есть тля»?

– Ему, да он еще милостив сравнительно с характеристикой в «Слове о злых женах». По уверению этого «Слова» – «женщина прихотлива, льстива, крадлива, злоязычна, колдунья, еретица, медведица, львица, змия, аспид и василиск». В одной шеренге с автором «Слова» идет и подьячий Посольского приказа Котошихин, свидетельствовавший перед всем светом, что нигде нет «такого обманства на девки, яко в Московском государстве».

– Бог с ними, с этими псевдоморалистами, мне обидно за свежих людей. Мне обидно за Лермонтова и за его обидный вопрос: чего не сделает женщина за цветную тряпку?

– Не спорю, вопрос не из рыцарских, но и апостол последней формации, граф Толстой, проводит красной чертой деление всего людского рода на две половины – на мужчин и на продажных тварей.

– К чему все эти перлы издевательства?

– Именно перлы издевательства. Возьмем хотя бы и Гончарова – этого патриарха добрых чувств. Не утерпел и он, чтобы не кинуть в женщину обвинение, будто бы честность ее только случайное и временное явление.

– Больно за оскорбительные отзывы отцов нашей литературы, но в ее общем багаже глумление над женщиною понятно. Положительный тип женщины удается только крупным мыслителям, хорошо одаренным тонкой наблюдательностью, тогда как отрицательный доступен каждому проезжему в литературе молодцу.

– Добро бы при этом русская женщина стояла ниже своей иноземной сестры. Наоборот, она, несомненно, совершеннее уроженок культурного Запада. Англичанка носится с своею респектабельностью как с религиозным культом и в то же время беспощадно – и въявь, и по секрету – наливается хересом и замороженным шампанским. Мисс не затрудняется идти в суд со счетом за неоплаченные женихом поцелуи. Немка – патриархальнейшее якобы существо – наполняет всемирный рынок позора. Француженка помешана на внешности. Итальянка, прости ей господи, глупа бесконечно. У испанки тоже достает ума только для игры веером и глазами. Впрочем, нужно признаться, что и иностранная литература не за женщину и за один светлый образ рассчитывается так же, как и у нас, тысячами нравственных уродов.

– И это совершенно понятно, – заметила Ирина Артамоновна. – Женщина только в последнее время взялась за перо, тогда как мужчина целые века нападал на нее беспощадно. Согласитесь, Борис Сергеевич, что силой одной критики ничто на свете не создается. Указывать на безобразие, и только на одно безобразие, и не давать понятия о красоте – вовсе не значит служить пластике, идее или гражданству.

– Обождем, может быть, классики, проникнувшись красотами Гомера, перестанут бросать в наших женщин грязью и покажут нам желанный образ жены и матери.

– А пока они покажут этот образ, мы, женщины, благодарны Аполлону Майкову за то, что он признал наше сердце хотя бы только задачей, не разрешенной еще умом человека.

Случилось так – и это уже дело психологии, – что дружное нападение Бориса Сергеевича и Ирины Артамоновны против чрезмерной строгости литературных взглядов на внутренний облик русской женщины вызвало у них сродство не в одних только внешних взглядах, но и в глубине душевных тайников. По крайней мере, когда атлеты-персияне уставили катер перед картиной пожара в нефтяном городке, она приняла руку помощи от своего спутника не только доверчиво, но точно от стародавнего друга.