Любовь под прицелом

Не иначе как черт дернул за язык. Ведь дал в руки кадровику кончик ниточки — потянет и появится на поверхности вместо Никанорова инженер-строитель Чернов…

— Смею спросить о должности…

— Каменщик, — вспомнил я профессию отца. — Образование…

Снова я оплошал! Сказать бы — неполное среднее, ремесленное училище. Так нет, сработала долголетняя привычка!

— Инженер… Безработный инженер, — поспешно добавил я — Поэтому и переквалифицировался в каменщики… Не сидеть же на иждивение жены…

— Да, конечно, я понимаю, — выразил равнодушное сочувствие Ижица. — Кстати, о жене… Какая специальность у супруги?

Чего не спрашивал, того не спрашивал. Все знаю о Любаше, все ее беды и радости, прошлое — во время долгих наших бесед она разложила передо мной будто карточный пасьянс… А вот о специальности и образовании — ни слова.

— Специальность — жена, — перевел я острый вопрос в шутку. — Как и у большинства женщин… Вот ваша, к примеру, супруга какое имеет образование?

Вопрос, прямо скажем, опасный, такой человек, как Ижица, наверняка, в курсе не только образования супруги, он точно знает даже, какое первое слово она произнесла после рождения

Но тут мне повезло — попал в самую точку…

— Образование у моей супруги? — захлопал почти безресничными глазками кадровик. — Конечно, есть… Впрочем, мы с вами ушли от основной темы разговора. Трудовую книжку, пожалуйста.

Опять — закавыка! Когда же прекратятся эти мучения?

— Трудовую книжку?… Но я ведь не уволился — взял отпуск за свой счет… Три месяца дали… на стройке с материалами туго, финансы, как говорится, поют романсы… Время такое… Согласен поработать в леспромхозе по договору…

Кадровик не успокаивался. По сведениям, полученным у квартирной хозяйки, пришел он на сквалыжное свое место из армии, где служил политработником. Отсюда — дотошность и занудство. Отошли старые времена, а то он непременно поинтересовался бы моральным обликом кандидата в работяги, его преданностью партии и правительству.

Наконец, Ижица отложил в сторону изученный и просвеченный мой паспорт, недовольно задышал открытым ртом — астма у бывшего офицера, что ли?

— В опытных кадрах леспромхоз нуждается, — проинформировал он, все еще недоверчиво глядя на меня. — Могу предложить поработать мастером столярного цеха… Прораб-строитель у нас имеется, оформлять вас бригадиром накладно — инженер все же!… Кстати, диплом с собой захватили?

— Зачем? — невинно осведомился я, внутренне ужаснувшись своей неподготовленностью и неопытностью — черт дернул и зваться инженером! — Я не претендую на место главного, даже рядового руководителя. Если не хотите взять мастером — согласен пойти на лесоповал…

— Хлипкий вы больно для лесоповала, веткой можно перешибить, — скептически оглядел меня кадровик. — Нет, мастером — в самый раз…

За время «кадрового допроса» с меня сошло минимум десять потов. Пить хотелось страшно, а на столе у Ижицы — графин холодной водой. Попросишь — возникнет подозрение: волнуется мужик, значит, есть причина, что-то утаил.

Ну и попал же я в переплет! Паспорт — фальшивый, деньги фальшивые, трудовой книжки и диплома нет, жена и та фальшивая, без соответствующего штампа в паспорте…

Единственно с чем повезло — с квартирой. Домик на окраине поселка, как с лубочной картинки — игрушечный, обильно украшенный резьбой, свежеокрашенный в разные цвета, с петухом на коньке крыши.

Под стать домику — хозяйка. Пухлая, веселая, доброжелательная Дарья Павловна с первого знакомства взяла неопытных в житейских делах квартирантов под свою опеку. Вдова лесника, мать троих детей, двое из которых живут своими семьями, она вечно что-то стряпала, убирала, возилась во дворе. — Муженек мой покойный — лесиной убило мужика — затейник был. Все умел — руки росли откудова надо. Что печь-затейницу сложить, что крышу покрыть так, что и капля не просочится, что песни петь — одно слово, мастер! В хозяйстве нашем его ценили, завсегда премировали, грамоты вон, цельный угол завешен…

Младшая дочь — тоже Дарьюшка — копия матери: пухленькая, задорная, говорит нараспев, будто сказки дарит. Подражая матери, твердит о нашей с Любавой неопытности, житейской неприспособленности. Обе, перебивая друг друга, учат нас жить…

— Как тебе, сынок, показался наш кадр? — смеясь, спросила Дарья Павловна, едва я переступил порог. — Извел небось добра молодца расспросами да допросами, всю прошлую жизнь выдавил из тебя, как сок из ягод!

— Было такое дело, — признался я, освобождаясь от полушубка, выделенного мне хозяйкой во временное пользование, до тех пор, пока не куплю своего. — Перетерпел, не растаял.

— Он у меня непробиваемый, — с гордостью оповестила хозяйку Любаша, кутаясь в пуховый платок, охотно подаренный Дарьей Павловной. Именно подаренный, а не выделенный временно, как

полушубок мне. — Его измором не взять… Одно слово — бывший «извозчик»…

— Извозчик? Это как же понимать прикажешь? Около лошадей приставлен был, что ли?

Проговорившаяся Любаша растерялась. Она такая же непутевая и нескладная, как и я — брякнет, а после подумает.